— Ваши идеи о том, какими должны быть книги, — ответил охранитель мира, сдерживаясь. — Они актеры. И поступают согласно сценарию… так, как пишет про них автор. Анна, будьте добры переодеться — мы отправляемся их искать.
Богиня испуганно схватилась за ожерелье, провела пальцами по декольте:
— А ну как они мне горло перережут?
— Тогда вызывайте полицию. Делайте что хотите, но их нужно немедля найти! Говорил я вам…
— Никакой полиции, — встряла брюнетка. — Это же чудо, поймите! Люди явились из иного мира — а их будут ловить, как преступников, скуют наручниками. Разве к ним можно подпускать полицейских?
— Анна, переодевайтесь, — велел Лоцман и вышел из спальни — одежный шкаф стоял именно там. — У вас две минуты на сборы.
— Я бы не впутывал ни полицию, ни журналистов. — Издатель плеснул себе вина в бокал. — Представляете, какой подымется шум? Я всегда молил Бога, чтобы всяческие инопланетяне не появились во плоти. Иначе литература, которой мы занимаемся, умрет.
— Анна! — рявкнул Лоцман, поскольку дверь в спальню не закрывалась и никаких подвижек не происходило.
— Успокойтесь. — Итель взял из вазы грушу и принялся смачно жевать. — Анна сейчас сядет к компьютеру и нашлепает что-нибудь… веселенькое, не драчливое. Где все друг дружку нежно любят.
— Не поможет. — Охранитель мира стал у окна, оглядел сереющий возле темного моря берег. Пока здесь мелют языками, одержимые ролями актеры могут натворить бед.
Из спальни вышла пышнотелая девица, за ней выскочила брюнетка, хлопнула дверью.
— Ну и ничего страшного, — заявила красотка. — Подумаешь, несколько дохлых порезов.
Пышнотелая одернула свое туго сидящее платье. Поддержала брюнетку:
— Когда таких толстых режут, им не больно. Жир — он нечувствительный.
— Я вообще не понял, из-за чего весь шум, — подала голос невнятная личность в очках. Впервые за вечер слова личности оказались различимы. — Озорная шутка, только и всего.
— Не так много и досталось, — продолжила брюнетка. — Я бы добавила, пожалуй.
— Ничего себе! — подскочил один из бородатиков. — Тебя саму бы ножом… — Он поперхнулся, умолк. В лице что-то переменилось. — Хотя… оно, наверно, да. Стоило бы жирок-то посрезать — лишку Бенедикт на себе носит.
Они принялись полушутя обсуждать, откуда и по скольку граммов жира срезать с толстяка. Издатель поначалу вытаращил глаза, затем усмехнулся:
— Одно слово — писатели. Врали и балаболы.
Лоцману стало нехорошо. Шутливость в разговоре испарялась, уступая место серьезности намерений. Что с ними стряслось, отчего они сделались такие? Похожие на сбежавших актеров.