Пилот не отрывал взгляда от асфальтового покрытия под ногами. Не положено разговаривать с пленными, и всё тут. Летчик сказал, Лоцман может сделаться армейским офицером. С чего бы это?
Он сосредоточился, желая поймать сведения о судьбе других отловленных Лоцманов, но информации о них не оказалось. Он доподлинно выяснил всё о специалистах по проводке судов и о морской рыбке, сопровождающей в плавании акул и корабли, — однако не сыскал ни малейшего намека на отвечающих за киносъемки охранителей миров. Можно подумать, Лоцманов нет в природе. Надо же, такое насыщенное поле — и ущербно… Проклятая нога донимает — оторвал бы ее да выбросил. И Змей его знает, сколько еще ковылять.
— У тебя есть что-нибудь унять боль? — обратился он к летчику.
Парень ошарашенно глянул, как будто охранитель мира сморозил невероятную чушь. Затем спохватился, что-то сообразил. Глазами указал на солнце, потом пленнику на ноги. Взглядом спросил: дошло?
Лоцман непонимающе качнул головой и попытался сотворить целительное снадобье. Сунул руку в карман, сосредоточил волю на кончиках пальцев. Ощутить круглую гладкую таблетку — одну таблетку, круглую, гладкую, твердую… ну же… ну!.. Не удалось — то ли не хватило сил, то ли в мире кино Лоцман не в состоянии творить.
По краю площадки брели двое в синей летной форме — такие же безусые юнцы, что и вертолетчик Лоцмана.
Вот они заметили пленника, остановились и стали ждать, когда он доплетется со своим конвоем. Пилоты оказались похожи не только молодостью — все трое на вид были отменного здоровья, кровь с молоком; темноволосые и темноглазые, с правильными чертами лица и чем-то неуловимо романтическим во всем облике, как будто их взяли из наивного и поэтического фильма о курсантах летного училища. А солдаты — из иной картины: из жесткого боевика. Да и киношные курсанты, изрядно побитые реальной жизнью, уже подрастеряли романтику и поэзию поднебесья.
— Очередного сцапали? — заговорил пилот, который не то чтобы казался старше, а как будто повидал на своем веку поболее товарища. Изучающий взгляд темных глаз обшарил двоих солдат и пилота, задержался на пленнике, сделался сочувственным. Лоцману подумалось, что, рванись он бежать, этот парень его прикрыл бы. Пускаться наутек не было сил, потому что зверски болела нога.
— Скоро всех подчистую изведут, — хмуро заметил второй летчик.
Охранитель мира остановился. Пилот дернул его, желая увести, но он уперся.
— Зачем сюда свозят Лоцманов? — Чувствительный удар прикладом по загривку.
— Полегче, ты! — рявкнул летчик, который открыто сочувствовал пленнику. И промолвил, глядя в сторону, ни к кому в отдельности не обращаясь: — Лоцманы здесь умирают.