– Не прячьте морфий. Прячьте лучше сахар, – сказал я и, оставив его стоять в недоумении, пошел дальше.
Мимо меня все шли и шли мясные машины. Каждая несла рой своей личной истории. Он гудел и клубился. Я двигался между этих клубящихся зон. Они были энергетическими дырами. Их энергетика была враждебна энергии Света в моем сердце. Я почувствовал, что каждое проникновение в чужую жизнь забирает энергию сердца. И я быстро устаю. Я шел, стараясь слегка касаться сердцем мясных машин.
Совсем неподалеку от здания ОГПУ по тротуару ползла нищая. Я поравнялся с ней. И не смог удержаться – вошел в ее рой: благополучные роды в бело-голубой спальне, отец, осыпающий мать и новорожденную дочь лепестками роз с золотого блюда, богатая семья, счастливое детство, пение под рояль, прятки, лошади, варенье, крокет, пудель Арто, любовь к сильным рукам отца, кукла Брунгильда, страх перед строгой матерью, смерть брата, подушка с «секретом», гербарий, попугай, говорящий слово «паровоз», бал, мальчик, целующий в щеку, любовь к этому мальчику, слезы, горячка, желание быть всегда с этим мальчиком, с мальчиком по имени Саша, с золотокудрым мальчиком с голубыми глазами, сон про мальчика, снимающего с нее маску бабы-яги. Которая никак, никак, никак не снимается. Маска бабы-яги. Бабы-яги с очень длинным носом.
Нищая перестала ползти.
И подняла свое лицо. Оно было смуглым от многолетней грязи. Вместо левого глаза зияла темная впадина. Бровь над ней рассекал глубокий шрам от сабельного удара: жара, пыль, бегство, долгая езда на телеге, солома, арбузы, бриллианты в левом сапожке, ночь, костер, люди, люди вышедшие из леса, убитая лошадь, смуглые люди, быстрые люди, вонючие люди, рвущие платье, быстрые люди, по очереди ложащиеся на нее и снова ложащиеся на нее и снова ложащиеся на нее, рассвет, удар саблей.
Я узнал Нику Рябову. И тоже остановился.
Она смотрела на меня мутным, слезящимся глазом. Губы ее разошлись, обнажив пожелтевшие зубы.
– Иммер миммер Жан Вальжан… – пробормотала она, выпустила газы, засмеялась и поползла дальше по тротуару.
Я смотрел ей вслед. Ника уползала. И вместе с ней от меня уползало все человеческое. И мне НЕ ХОТЕЛОСЬ ее останавливать.
Она ползла, как машина. Она и была мясной машиной. Одной из сотен миллионов.
Я повернулся. И пошел своим путем.
Я дошел до Лубянки. Миновал проходную. Поднялся на второй этаж. Отдал пакет начальнику. Он был недоволен задержкой. Его морда угрюмо пульсировала. Надо было что-то объяснить этой мясной машине. Я вспоминал слова мясных машин:
– Товарищ начальник, это произошло по вине библиотеки. Они обрабатывали свежие материалы.