Ведь я рискую собственной шеей". Он спустился по ступенькам и зашагал по тротуару, насвистывая: «Ты выбрал дорогу повыше, я выбрал дорогу пониже». А я пошла за ним.
— Зачем?
— Подумала, он, наверное, знает, куда идет: очень хотелось очутиться подальше от этого дома, в котором оставался тот шептун. Но я не хотела, чтобы профессор знал, что я увязалась за ним, он тогда бы догадался, что я могла слышать, как он говорил, что рискует шеей.
— Вас это напугало?
— Вы бы тоже испугались, если бы сидели в скользком закутке среди сплошного тумана.
— Конечно, в такой милой обстановочке любые слова могут показаться зловещими. Но ведь они могли иметь абсолютно невинный смысл. Профессор как-то связан со сценой. Думаю, он немного иллюзионист, немного, гипнотизер и наверняка изрядный шарлатан. Слова о том, что он рискует шеей, возможно, относились к какому-то опасному трюку.
— А две тысячи фунтов? Едва ли артистам платят такие гонорары!
— Ну а о чем подумали вы, услышав это?
— Что ему предложили кого-то убить и что он не отказался, а только пытался набить себе цену.
— А что вы думаете сейчас?
Последовало долгое молчание.
— Не знаю, — очень тихо отозвалась Иона. — Я боюсь…
Дождь перестал барабанить по пруду и по ветровому стеклу. Между облаками появились бирюзовые полоски — январский дар английскому вечно серому зимнему небу. Вскоре засияло солнце, как запоздалое утешение после дождливого воскресного утра.
Они медленно ехали назад в Блик, почти не разговаривая, но настроение у обоих было отличное. Страх Ионы куда-то испарился. Она была готова поверить, что неверно истолковала слова профессора, поддавшись отчаянью.
И как было не поддаться — заблудилась в тумане, упала, ушибла ногу… Впрочем, теперь она могла поверить чему угодно, так как знала, что больше не увидит этого человека и не услышит его раскатистый голос. Иона вспомнила вдруг один из разговоров той ночи. Профессор спросил: если, нажав кнопку, вы лишите жизни незнакомого вам китайского мандарина, но одновременно облагодетельствуете три четверти человечества, достаточно ли этого для оправдания? А Джим Северн ни секунды не колеблясь заявил, что нажавшего на кнопку на самом деле интересует лишь один представитель человечества — он сам.
Воспоминания о том, как они сидели на ступеньках пустого дома и она то дремала, то просыпалась на уютном плече Джима Северна, вызвали в душе Ионы теплое чувство благодарности и покоя. Она всегда выбирала себе друзей, руководствуясь своей безошибочной интуицией, причем сразу могла определить, какие у нее сложатся с тем или иным человеком отношения. С одними друзьями ее связывали общие вкусы и пристрастия, с другими — чисто практические соображения, кто-то вызывал искреннюю симпатию. В некоторых знакомых она даже могла влюбиться, но Иона еще не встречала никого, с кем бы согласилась прожить всю свою жизнь. Однако теперь, сидя рядом с Джимом Северном, она испытывала незнакомое ощущение удивительной близости и надежности. Ей казалось, будто они знают друг друга давным-давно, что они оба успели убедиться в прочности этих невидимых уз, ощущения того, что они никогда не захотят расстаться.