Машина катилась по Приморскому проспекту, оставила позади новостройки Старой Деревни, миновала черту города и свернула с трассы в Зеленогорске.
Сейчас ей представят собственную дочь. Вдруг что и всколыхнется. Таня хихикнула.
— Чего усмехаешься? — спросил Павел.
— Да так... Дачки-лавочки... Надеюсь, пиво-то будет?
— Какое пиво? Я же за рулем.
— Но я-то нет.
Павел тревожно взглянул на жену.
— Скажи... Тебя тянет?
— Что? — не поняла она.
— Ну, выпить там, или что...
— Или что — не для твоего высокого ума, — отрезала Таня.
— Я понимаю, тебе не сладко в больнице было. Но ведь ты сама...
— Что сама? Я все сама. Живу сама. Рожаю сама. Лечусь сама. В конце концов, пью и курю сама. А ты где? За рулем?
— Фолишь, Таня, — упрекнул Павел.
— Я и живу на грани фола. Но это мой мячик, моя жизнь, понимаешь?
— Так не бывает. Игра командная, — покачал он головой.
— Да очнись ты. Кто эти правила диктует?
Павел резко затормозил у аккуратно крашенной калитки. Узкая дорожка от нее вела к домику, застроенному ажурными веранд очками. Павел посигналил.
Таня вышла, бацнув дверью. Павел направился к крыльцу, дернул в сердцах калитку. В окошко выглянула пожилая женщина, сдержанно улыбнулась, еще более сдержанно встретила Таню.
В доме было тепло, пахло поленьями и глажеными пеленками. Недавно топилась печь. В деревянном манежике пыхтела Нюта, сучила ножками, временами задевая разноцветные пластмассовые шарики. Руки ее были заняты соской. Она ее выдергивала изо рта, отбрасывала и тут же морщила мордашку. Нина Артемьевна, няня, тут же подбирала соску. Какое-то время соска ходила во рту девчурки ходуном, потом все повторялось заново.
Умиленный Павел взял дочку на руки. Нюта скосила к переносице подернутые сизой дымкой глазки и неровными движениями нашарила пуговицу на пиджаке отца, потянула на себя, открыв рот.
«У, косоглазая! — подумала Таня. — Вцепилась мертвой хваткой». Но отвела глаза, заметив взгляд Нины Артемьевны. Няня исподволь наблюдала за Таней. Наверняка жалеет Павлушу, а значит, виноватит ее. Ну и черт с ней. Впрочем, девочка не разревелась при виде матери, сыпью не покрылась. Хуже другое: Павел умудрился всучить ей дочку именно тогда, когда та наложила в ползунки и их стягивали для замены. Таня едва сдержала себя, чтобы не уронить... случайно.
— Давайте мне ее сюда, — выручила Нина Артемьевна и заворковала над младенцем: — Мы в кроватку пойдем, мамочка тоже. Она еще плохо себя чувствует.
— Только папочка этого не понимает, — съязвила Таня.
— Ночевать останетесь? — спросила растерянного Павла няня. Он сокрушенно отказался.