На кухне он еще раз посмотрел на часы.
— Ждем кого-нибудь? — с удовольствием дожевав бутерброд, спросила Таня.
— Прекрасного принца. Ровно в девять пробьют часы и... Он хлопнул себя по лбу и вскочил.
— Сиди здесь. Я сейчас.
Через минуту он вернулся с черными лаковыми туфлями на высоком каблуке. Таню передернуло.
— Обувайся, — коротко сказал он.
— Опять? — Она чуть не заплакала.
— Ничего. Эти должны быть впору.
Таня вытащила свои многострадальные ноги из мягких тапочек, в которые она радостно переобулась, как только вошла, и надела черные туфли. Они не жали.
Ровно в девять в дверь позвонили. Никита, крикнув:
«Я открою», сорвался с места. Вскоре из прихожей донесся знакомый голос:
— Кто-то, помнится, на «Вардзию» зазывал, а?!
— Будет, будет обязательно. И еще кое-что будет. На закуску.
Проводив гостя в комнату, Никита выскочил на кухню, достал из буфета темную бутылку с золотой бляшкой на горлышке, три ажурные стопочки, серебряный поднос. Все это он вложил в руки опешившей Тане.
— Неси в мою комнату. Гордо, не спеша, с достоинством. Притворись, что гостя не узнала.
Они прошли по коридору. Никита распахнул перед нею дверь и провозгласил:
— Ее высочество графиня Беломорско-Балтийская.
П комнате, листая журнал, сидел Терпсихорян. Увидев Таню он вскочил, отбросив журнал, и застыл, глазея на самым неприличным образом.
Таня вежливо поклонилась ему, поставила поднос с коньяком на стол и низким грудным голосом произнесла:
— Милости просим.
Терпсихорян очнулся.
— Ах да, да, спасибо вам большое... Да... — Он обернулся к Никите. — Что ж ты не предупредил, что у тебя тут такое общество... Это кто? Твоя сестра, наверное. Ходят слухи, что она у тебя красавица, но такого не ожидал, нет. — Он поцеловал кончики пальцев и помахал ими в сторону Тани.
— Ты давай, чтоб ноги от потрясения не подкашивались, сядь да выпей. Извини, что грузинский. Не обидел твои патриотические чувства?
Терпсихорян гордо выпятил грудь.
— Я тбилисский армянин! Грузия — моя вторая родина. А «Вардзию» обожают все, кто хоть раз ее попробовал, независимо от национальности.
Он поднял налитую Никитой стопочку, встал и провозгласил:
— Пью за процветание этого дома, за вашу семью, где водятся такие красавицы, как твоя сестра! — Он повел стопочкой в сторону Тани и залпом осушил.
— Спасибо, конечно, Эдик, за душевный тост, только эта красавица, к счастью, не моя сестра.
Терпсихорян погладил ладонью усы и сквозь пальцы прошептал Никите:
— Тогда одолжи поиграть...
— В порядке очереди, — пробормотал Никита, сохраняя неподвижность губ.
— Вы случайно к кино отношения не имеете? — любезно осведомился Терпсихорян.