– Паспорта, пожалуйста, – сказал лейтенант и, принимая от Захаржевского-старшего затрепанную серпастую книжечку с новеньким вкладышем, улыбнулся. – Домой, значит?
– Домой, – начал Захаржевский, явно намереваясь продолжить, но лейтенант уже проставил печати, взял под козырек и двинулся к соседнему купе. Один из сержантов на прощание одарил обоих пассажиров неприветливым взглядом.
– И все? – недоуменно спросил Алексей. – А мне говорили, будут рыться в вещах, шарить по карманам...
Дверь распахнулась снова и показались двое в синих кителях, одинаково постриженных, черноволосых, с реденькими усами. И только по форме можно было разобрать, что один из вошедших – мужчина, а другой – женщина.
– Золото, валюта, антисоветские издания? – басом спросила женщина.
– Вот. – Захаржевский-отец дрожащими руками протянул ей кипу бумажек с разрешением на вывоз колец, сережек, браслета, оставшихся после жены, столового серебра. Она просмотрела их без всякого любопытства, только одну перечитала, показала мужчине, и они о чем-то зашептались.
– Это ничего, – произнес вслух мужчина, и оба молча вышли.
– Вот тебе и весь обыск, – торжествующе сказал отец. – Наслушался, понимаешь, белогвардейских небылиц.
В Благовещенске их встретил симпатичный крепыш, чуть постарше Алексея, в ладном гражданском костюме (похожие крепыши подходили и к другим семьям).
– Здравствуйте, – сказал он, протягивая широкую, крепкую ладонь. – Я – Петров. Мне поручено проводить вас к месту постоянного проживания, проследить, чтобы все было в порядке.
– Мне говорили, что нас поселят в Иркутске, товарищ, – сказал Эдуард Иванович, с удовольствием налегая на последнее слово. – Я бывал там в двадцать четвертом. Исключительно приятный город.
– Исключительно, товарищ, – с чуть заметной иронией ответил Петров. – Иркутск, Индустриальная, четырнадцать, согласно ордеру и листку прибытия.
– Вот спасибо вам.
– Да не за что. Может, пойдем пока в гостиницу, перекусим? Отдохнете с дороги.
Иркутск потряс Алексея бытовым убожеством и обилием молодых одиноких женщин. Впрочем, с первым они свыклись довольно быстро, вновь введя в свою жизнь некоторые привычки военной поры – с ведрами ходили за две улицы к колонке, пилили на дрова сырые бревна, заделывали щели в стенах отведенной им половины запущенного деревянного домика и в печке-голландке, из-за частых перебоев с электричеством держали наготове керосиновую лампу, огромной дровяной плитой пользовались нечасто – экономя дрова и время, обычно ограничивались примусом. Второе же обстоятельство поначалу обернулось для Алексея мучением.