Невозможно здесь больше оставаться, они его к тому же и окликают! Прозрачная нить, напоминающая пуповину, еще оставалась соединенной с его человеческим каркасом. По мере того, как он отдалялся, эта серебристая и эластичная нить все больше удлинялась.
Он пересек потолок, прошел через множество этажей, заполненных больными. Наконец, крыша и затем небо. Вдали манит к себе благотворный свет. Фантастика! Еще люди, множество людей, летят вокруг него, как и он влача за собой серебристую нить. Он ощутил себя участником великого праздника.
Внезапно его собственная серебристая нить прекратила растягиваться. Вот она твердеет, натягивается, тащит его вниз! Кажется, это свидетельствует о том, что Люсиндер еще не умер. Все другие эктоплазмы смотрят на него в недоумении: почему он не летит дальше? Нить тащит его обратно как отпущенная резиновая лента. Вот он пересекает крышу, потолки, вновь видит операционную и в ней врачей, бьющих разрядами в сотни вольт прямо ему в сердце. «Это запрещено!» Он уже провел один закон на эту тему двумя годами раньше в целях ограничения практики интенсивной терапии. Он вспомнил, это статья 676: «После полного прекращения кардиальной деятельности не разрешается осуществлять какие-либо манипуляции, вмешательства или операции, могущие привести к повторному пуску сердца». Но только, раз он был президентом, они по всей видимости решили, что его жизнь была выше закона. Ох уж эти ублюдки! Дерьма куски! Еще раз он открыл для себя неприятную сторону быть самым важным человеком страны. В эту минуту он хотел лишь одного: быть клошаром, на которого всем наплевать. Бомжем, попрошайкой, рабочим, домохозяйкой, не важно кем, лишь бы его оставили в покое. Чтобы ему дали умиротворение смерти. Вот первейшее право гражданина: спокойно умереть.
«Дайте же сдохнуть человеку!» — кричал он изо всех сил. Но у его эктоплазмы не было голоса. Серебристая нить тянула его все ниже. Он больше не мог подняться обратно. Шлеп — и он слился со своим экс-трупом. Ну что за гадкое ощущение! Ой-ой! Опять этот вросший ноготь! Ребра перекусанные, чтобы добраться до сердца. И к тому же в этот момент ему влепили еще один разряд, на этот раз очень, очень болезненный.
Он открыл глаза. Разумеется, при этом врачи и санитары испустили вопль радости и принялись друг друга поздравлять.
— Удалось, удалось!
— Сердце опять бьется, он дышит, он спасен!
Спасен? От кого спасен, от чего? Явно не от этих недоумков, в любом случае. Он страдал, о как он страдал! Он с трудом пробормотал что-то непонятное с мучительной гримасой.