Хорошо, пусть он трижды оставлял товарищей: когда ходил в Горный монастырь, спускался с гор в Делчев и добирался до Медвежьего источника. Однако за время его отсутствия никто из них не отлучался, все были на глазах друг у друга. Но знак на стене караван-сарая! Кто-то ведь нарисовал углем неровный круг, перечеркнутый стрелой, и поставил над ней букву «вав»!
Зачем отцу Донату через своих посланцев напрасно вселять тревогу, сеять в душе страшные подозрения? Значит, монах не зря предупредил о грозящей опасности и призвал к осторожности?
Господи, дай силы! Как теперь смотреть в глаза своим спутникам, зная, что один из них предал его, как Иуда? Видимо, враг будет сейчас выжидать, надеясь узнать, кому в Царьграде Тимофей передаст послание. Может, на этом и сыграть, сделав вид, будто ни о чем не подозреваешь? А тем временем постараться выяснить, кто оставляет для турок непонятные знаки. Конечно, это рискованная затея, но не будет ли риск еще больше, если он оставит своих спутников и продолжит путь в одиночестве? Тогда его могут схватить по доносу предателя и начнут добиваться признания пыткой. Долго ли туркам поставить заставы на всех дорогах и ловить любого одиночку — конного или пешего? Даже если удастся примкнуть к какому-нибудь каравану, все равно выдадут, и неминуемо окажешься в руках палачей…
Так ничего и не решив, Тимофей проведал лошадей в конюшне. И вновь вышел во двор.
— Эфенди! — окликнули его из-под навеса. Обернувшись, Головин увидел двух турецких купцов. Один был толстый, с красным, словно распаренным лицом. Цветастый халат туго обтягивал его живот, перехваченный синим кушаком с серебряными кистями. Второй — низенький, плотный, почти квадратный, с мокрыми губами — пристально разглядывал янычара масляно блестевшими глазками.
— Да пошлет тебе Аллах благословение, — вежливо поклонился толстяк, а его приятель согласно закивал.
— Пусть будут успешны и ваши дела, — ответил Тимофей. Что им нужно от него?
— Пусть не гневается на нас славный воин, если мы спросим, куда он держит свой путь, — сладко улыбнулся толстяк. — Наверно, в прекрасную столицу султана, повелителя вселенной?
Казак промолчал, не желая отвечать. Воля купцов истолковать его молчание как заблагорассудится.
— Мы сегодня были очарованы красотой мальчика, приехавшего вместе с эфенди, — говоря о Тимофее в третьем лице, почти пропел мокрогубый. — Прелестный юноша.
— Извините, уважаемые, — слегка нахмурился Головин. — Что вы хотите?
— Не согласится ли эфенди продать мальчишку? — просительно заглядывая ему в глаза, поинтересовался толстяк.