Вечером, оставшись один в комнате, которую снял у набожной старушки в тихом предместье, Тархов разложил перед собой имущество покойного Терентия и вновь рассмотрел каждую вещь. Сабля? Нет, не то. Пистолеты? Вряд ли они скрывают в себе какую тайну. Одежда? Вполне возможно, в ней что-то и зашито, но не станешь же распарывать все швы? Он поочередно разглядывал пороховницу, огниво, небольшой кинжал в ножнах из толстой бычьей кожи, костяной гребень, кошелек из сафьяна. Все не то, не то, не то…
А вот и зеркальце иноземной работы, скорее всего немецкой. Красивая вещица! Микулин был мужчина видный, осанистый, однако Павлин никогда его не видал с зеркальцем в руках. Хотя часто ли они виделись? Тархов повертел в толстых пальцах зеркальце, тяжко вздохнул и отложил в сторону: не исключено, что как раз в нем и хранится тайна, за которую Терентий заплатил жизнью, но колупать редкую вещичку стрелец не стал.
Третий день принес одни разочарования: и торговля не ладилась, и нужного человека опять не дождался. Прибегали молодые девки, шумели, все перемерили, но ничего не купили. Следом заявился пожилой пан, долго выспрашивал что почем, гладил сморщенной ладошкой вислые седые усы, сокрушенно вздыхал и тоже ничего не купил. Ближе к вечеру зашел статный моложавый господин в ладном кунтуше и с красивой саблей на боку. Сердце Павлина дрогнуло, но и здесь оказалось пусто: щеголь поинтересовался бусами, серьгами, кольцами, браслетами и приобрел мелкую безделушку для дамы сердца. На всякий случай Тархов показал ему саблю гонца, пистолеты и заветное зеркальце. Покупатель похвалил клинок, пощелкал курками пистолетов, спросил, сколько купец хочет за зеркало, но продать его Павлин не решился и ответил, что хранит эту вещь как память о покойном друге. Вот и все события.
Шагая к домику старушки, в котором он квартировал, стрелец мысленно подвел неутешительные итоги: из тех дней, которые он сам себе отвел на пребывание в Варшаве, миновало три. Осталось еще четыре. Пока все шло к тому, что придется возвращаться несолоно хлебавши.
Утром он вновь открыл торговлю и, пряча уныние, любезно улыбался паненкам, заглянувшим к нему после службы в костеле. Они долго выбирали «побрякушки», купили колечки и уже собирались уходить, как вдруг появились два шляхтича. Первый — молодой, румяный, с пышными пшеничными усами — тут же начал заигрывать с девицами. Второй — старше годами, с зеленоватыми насмешливыми глазами — заметил приятелю:
— Дорогой пан Войтик, прекрасные дамы любят не только ласковые слова, но и подарки, — и обратился к Павлину: — Нет ли у вас, уважаемый пан купец, чего-нибудь для подарка прелестной пани?