Я кивнул.
– Вы но любви ничего не пишите. Не надо о любви вслух говорить. Вы напишите о чем-нибудь таком, чтобы она сразу вспомнила все самое светлое,
Я вздохнул.
– Об этом и говорить-то трудно, а уж написать! Она грустно сказала:
– Беда в том, что мужчины мало знают о настоящей нежности.
– Чего-о?
– Я говорю, что женщинам очень нужна настоящая мужская нежность.
Ох, какой же я кретин! Вечно встреваю в разговоры, из которых сам не знаю, как выпутаться. Да и толку от них мало, от этих разговоров. Поэтому я уже приготовился отпустить какую-нибудь банальную шуточку, чтобы взорвать этот серьезный разговор изнутри. Но Элга сказала:
– Вы только не думайте, что я за розовые слюни. Или когда мужики каждой встречной юбке -"сю-сю-сю, кисонька и лапочка". Слышите – не думайте!
– Не буду думать,– сказал я серьезно и подумал, что у женщин какое-то поразительное чутье: они точно знают, каким мужчинам когда можно начинать приказывать. Мне обычно женщины начинают давать указания на второй день.
Элга вдруг неожиданно, легко и быстро провела ладонью по моему рукаву и сказала тихо:
– Никогда не думайте обо мне плохо. У меня трудная работа.
Я сказал противным сытым голосом:
– Еще бы! Целый день побегай с подносами! Она нервно дернула головой:
– Да нет! Я не об этом! В ресторане ведь не только едят, но и пьют. А напившись, пытаются вольничать…
Я подумал – какое неуклюжее и плохое слово – вольничать.
– Мне кажется, Элга, что с вами не очень-то много напозволяешь. Вмиг получишь по лапам.
Она сказала сквозь зубы:
– Случается. Но это противно…
– Послушайте, Элга, а почему вы не займетесь какой-нибудь другой работой?
– У меня мама и две младших сестрички. А я зарабатываю почти сто пятьдесят рублей. Это же ведь немало?
– Конечно, немало,– сказал я неуверенно.
Она снова долго молчала, разглядывая мелькающие за окном фонари, потом сказала, не заботясь о связи с предыдущим:
– Поэтому я знаю, какой должна быть настоящая нежность…
– Какой?
– Как первый лед на ручье – прозрачной, хрупкой, чтобы никто не смел лапами…
И я сильно испугался, что мог позволить себе тогда шуточку. Испугался так, будто уронил и поймал у самой земли любимую елочную игрушку.
Элга сказала:
– Если любишь человека, то хоть изредка испытываешь к нему такое щемящее чувство нежности, будто он маленький беспомощный ребенок. Твой собственный ребенок. И уже сильнее этой нежности не может быть ничего на свете.
– Да, не может,– сказал я и удивился, что мне это не приходило в голову раньше.
– Вот вспомните об этой минуте нежности и напишите жене, и она все поймет тогда.