Колльберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение — коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) — помогло только отчасти.
Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали кое-какое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может сколько-нибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.
Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания — в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством и был, что называется, полон боевого задора.
— Доброе утро, привет, — благодушно поздоровался он. — Ну, как самочувствие, ребята?
Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.
— Что ж, вчера Рус сделал ловкий контрход, но не будем из-за этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешку-другую и потеряли темп.
— По-моему, это скорее похоже на детский мат, — возразил любитель шахмат Колльберг.
— Но теперь наш ход, — продолжал Бульдозер. — Тащите сюда Мауритсона, мы его прощупаем! Он кое-что держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас — значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.
Рённ, Колльберг и Гюнвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова что-то затевать по указке Мауритсона им нисколько не улыбалась.
Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.
— Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как по-вашему? — Помолчав, он добавил: — А то ведь как-то нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…
Гюнвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.
«А что, — подумал Колльберг, — все правильно». — Но тут же возмутился: — «Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»
Рённ что-то пробормотал.
— Что ты говоришь, Эйнар? — ласково спросил Бульдозер.
— Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.
— Возможно, — согласился Бульдозер. — Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритсона сюда!