— Да.
— Не бойся, я очень тебя прошу, не бойся. Завтра он получит деньги, и все это кончится. Он не посмеет причинить вам вред.
— Да, Костя… — Господи, как она хотела, что бы все было так просто, как он говорил.
— Я вылечу завтра же… Дети знают?
— Нет.
— Ты плачешь?
— Это ничего, Костя…
— Завтра к вечеру я вернусь.
— Будь осторожен, прошу тебя, — как предупредить его? Как сказать, чтобы этот вурдалак ничего не понял?
— Не говори никому ничего. Никому не доверяй.
— Не бойся, Ди, прошу тебя…
— Я очень за тебя боюсь, Костенька… Я люблю тебя. — И не меняя интонации, добавила на французском. — Береги спину…
— Что ты сказала? — заорал Лукьяненко. — По-русски говори, сука… — Он подскочил к ней, замахиваясь…
— Перестань, ублюдок! — Костя тоже кричал. — Она сказала — милый.
Он, все-таки, ударил ее. Не очень сильно, она успела убрать голову, но больно, даже зубы лязгнули, и вырвал трубку из рук.
— Давай, Краснов! — Делай все по-быстрому… Подсуетись. Твоя баба меня достала.
Диана уже не могла слышать мужа, но по ухмылке Лукьяненко поняла, что Костя говорит ему что-то малоприятное.
— Все сказал? — спросил он. — Давай, давай, попизди, все равно не дотянешься. Оставь телефончик, вдруг звякнем… Ага. Ничего, я запомню. Нет, ей я больше трубку не дам, ни к чему это. Конечно, не один. Бережем их здоровье, охраняем, надежней, чем сейф. Отдыхай, Краснов, до завтра…
Он выключил трубку и посмотрел на Диану.
— Что ты ему сказала?
Сейчас он меня искалечит, подумала Диана.
— Что ты ему сказала, ехидная тварь?
Он пошел на нее, и Диана с ужасом поняла, что сейчас опорожнит мочевой пузырь прямо здесь, перед ним. Глаза у Лукьяненко от бешенства стали желтыми, словно покрылись бельмами. Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, наотмашь, и Диана, не удержавшись на ногах, упала, ударившись о барную стойку. Из разбитого носа побежали струйки крови, пачкая рубашку.
— Не надо, — просипела она. Голос пропал. Господи, она сейчас уделается перед этим ничтожеством. — Я ничего такого не сказала.
— Что ты сказала? — он больно пнул ее ногой в бедро и, ухватив за ворот, вздернул вверх, к своему лицу. Посыпались пуговицы.
— Я сказала — милый. Я сказала — милый!
Его кулак врезался в живот Дианы и из легких разом ушел весь воздух. Он отшвырнул ее, как котенка, и она рухнула на пол, охватив руками горящие огнем ребра.
— Я тебя предупреждал, сука, — сказал Лукьяненко. Его туфли были перед ее глазами, еще чуть-чуть и он наступит ей на лицо. — Твое счастье, что это было одно слово. Только одно. Иначе я бы из тебя сделал обезьяну.