— Это каталог, понимаете?.. Из немецкого журнала, понимаете?! И любой человек с достатком и вкусом, конечно, — добавил злорадно Стас, — может заказать себе такую спальню!
— Николаев, ты бы выбрал такую спальню?
— Я, Ева Николаевна, сексуально здоров, зачем мне так крутить моих женщин.
— Если вы будете надо мной издеваться, я приглашу своего адвоката. Его нет до сих пор только потому, что я надеялся на доверительный разговор, мне нечего скрывать, но в случае издевок я попрошу себя защитить!
— А вы, Стас, напрасно на меня обижаетесь. Разве я издеваюсь? Я просто вас презираю, и все. Чувствую, что не должен вас презирать, а тем более говорить об этом, но презираю и говорю. Сейчас объясню! — предостерегающе поднял руку Николаев и не дал сказать что-то возмущенному Покрышкину. — Сейчас… Я мужик здоровый и простой, так погано, как вчера, я еще свои выходные не проводил, а все из-за тебя. Я отрыл человека, коллекционера, так сказать, он коллекционирует необычную эротику и называет ее дорогой эротикой. Я взял у него кассеты. Я купил бутылку и пригласил одну знакомую… Ты ее не знаешь, — это Еве, — мы завалились смотреть твои фильмы. Мне сказали, что ты делаешь эротику. А я это дело очень даже уважаю. Сначала я смотрел, как ты залез в эту бабу… Потом все вы, эстеты, жрали друг у друга причинные места, потом одна твоя талантливая актриса засовывала в задницу одному вполне приличному мужику такое… Короче… У меня совершенно ничего не стояло вчера, мне еще и сегодня плохо, и не знаю, когда я вообще смогу подумать о том, чтобы просто перепихнуться, понимаешь, ты… Зря ты так отмахиваешься, Стас, потому что я для тебя теперь наипервейший человек, я заявляю: то, что ты делаешь, — это не эротика, и порнографией тут тоже не пахнет, а слово «секс» и близко не стояло. Поэтому ты, Стас, перед законом чист. Нет еще наименования твоему искусству.
В наступившей тишине Ева смотрела во все глаза на Николаева.
— Она не верит! — показал на нее Николаев. — Смотри, Стас, не верит!
— Я действительно новатор в своей области. — Покрышкин успокоился и с достоинством выпрямился на стуле.
— Да ты не про то… Она не верит, что у меня теперь — все. Ничего и никогда не встанет после твоего искусства. Но я тебе еще не все сказал. Ты впечатляюще делаешь блевотину, но совершенно не умеешь показывать жизненные вещи… Например, смерть. Ну что у тебя за смерть, скажи, пожалуйста! Актрису натурально жрет вампир, сначала, понятно, она получает удовольствие, потому что любит его, но потом… почему она у тебя так ненатурально начинает таращить глаза, что-то спрашивает… Не видел ты смерти, Покрышкин, лица такого, когда человек уже ТАМ.