Если бы это все происходило с ним в Византии, Асмус точно знал бы, куда она ведет. В украшенное золотом высокое седло полководца. Но эти варвары мерили иными мерками.
Свенельд смеялся только в кругу своих самых близких друзей детства. Да и то чрезвычайно редко. Но он бы расхохотался в голос, если бы узнал, куда тайные мысли привели нарядного ромея.
3
Воевода был прежде всего – воеводой. Он им родился, он любил и гордился своим делом и своим мастерством. Он научился быстро и точно разбираться в людях, потому что от этого зачастую зависела судьба как его самого, так и его дружины. Особенно в степи, в оторванности от родной земли, в окружении чужих людей, которые относились к нему в лучшем случае терпимо и всегда выжидательно.
Асмуса он раскусил довольно быстро. Да, смелый, да, слову верить можно – до известного предела, разумеется, – да, умеет, если надо, понравиться и даже убедить в чем-то, нужном прежде всего ему самому.
Когда эта мысль пришла Свенельду в голову, он внутренне вздрогнув. Нарисованный им в уме характер ромея показался вдруг характером соблазнителя, перед которым не устоит ни одна женская душа. И мгновенно подумал о княгине Ольге.
Он любил ее, а значит, представлял прежде всего женщиной. Не умной и горделивой дочерью конунга русов Олега, не полудетской королевой русов, не супругой Великого Киевского князя, а – женщиной. Причем женщиной, напичканной такими тайнами, что воеводе стало жарко.
Может быть, это чувство и называлось ревностью. Ревность – страх потерять что-то чрезвычайно ценное, невероятно дорогое, лично принадлежащее мне. И недоверие к тому, кто олицетворяет это, будь то мужчина, женщина или ребенок. Как бы там это ни называлось, но, ощутив возможность потери, Све-нельд иными глазами взглянул на византийца.
Опытный придворный сердцеед Асмус верно определил причину вдруг изменившегося отношения воеводы к нему. Причина была вычислена правильно, только не вытекала из тех следствий, которые предполагал византиец.
Свенельд встретил его сухо. Куда суше, чем это допускалось во взаимоотношениях киевской знати.
– Свободен. Княгине передашь, что я жду ее решения. Только ее. Если голоден, скажи моей челяди. Ступай.
Асмус вышел в полной растерянности. Молча сел в седло, замер, точно боялся, что все мысли растрясутся во время скачки. И довольно долго не трогался с места, стараясь успокоиться и начать более или менее хладнокровно прикидывать, что же вдруг произошло с обычно очень выдержанным воеводой.
– Что-нибудь не так? – спросил старший стражи.
– Задумался, – сказал Асмус, трогая коня. – И, кажется, все понял.