— Егор, пожалуйста, сосредоточься, — сказала Маша. — В образе Платона Каратаева…
Какой-то парень едва не налетел на Машу, но, получив добрый тычок от Егора, сразу же чинно удалился.
— Перестань, пожалуйста, отвлекаться, — строго приказала Маша. — Евангелистские тенденции…
— Чего?
— Ну христианские, понимаешь?
— А я не верю в бога.
— Но ведь Лев Николаевич Толстой верил в него!
— Вот пусть он и отвечает…
Прозвенел звонок.
— Все! — с облегчением заявил Егор. — Экипажи, по машинам!
— Балда, — с чувством сказала Маша. — Вызовут к доске, смотри только на меня. Если я моргну левым глазом, значит, отвечаешь правильно.
— А что делать, если правым?
— Начни отвечать заново…
И тут поток школьников втянул их в класс.
Утро.
Вестибюль института заполнен студентами. Сдают в гардероб верхнюю одежду, облачаются в белые халаты. Шум, смех, приветственные возгласы. Молодежь того времени была чрезвычайно общительной, и эта общительность всячески поощрялась.
С улицы вошла Люба. К ней бросились студентки, здоровались, шутили, смеялись. И Люба здоровалась со знакомыми и почти незнакомыми, шутила, смеялась, неторопливо пробираясь к вешалке.
Плащ взяла незнакомая пожилая санитарка. И Люба перестала улыбаться:
— А где Анна Васильевна?
— Не знаю такую, — угрюмо сказала санитарка. — Я теперь тут, на польтах.
— Но она же еще в субботу…
— Сказано, не знаю. И все.
— Уволили Анну Васильевну, — тихо объяснила подруга в белом халате — одна из двух студенток, которые ждали Любу в коридоре во время памятного ей зачета. — Я рано сегодня пришла и встретила ее на улице.
— Перевели?
— Говорит, просто уволили. Ни с того ни с сего. Она на работу вышла, а ей сказали, что уволена. Расстроена была очень.
Громко прозвенел звонок. Студенты расходились по аудиториям.
Комната, по стенам которой столько раз метался солнечный зайчик. Сейчас она освещена лампочкой под абажуром, зайчиков нет, а Маша и ее мать Анна Васильевна молча упаковывают немногочисленные пожитки. Книги, посуду, вещи.
Звякнул звонок входной двери. Слышен голос соседки из коридора:
— К вам, Анна Васильевна!
Почти сразу же постучали в дверь. Лицо Анны Васильевны стало еще более замкнутым.
— Да, войдите.
Вошла Люба.
— Здравствуйте. Что случилось?
— Машенька, выйди на кухню, — помолчав, попросила Анна Васильевна.
Тихо пробормотав: «Здравствуйте, Любовь Андреевна», Маша тотчас же вышла.
— Вы… вы уезжаете? — удивленно спросила Люба, только сейчас обратив внимание на сборы.
— Маша не знает, что меня уволили, так что сначала об этом, — вздохнула Анна Васильевна. — Я понимаю, Любовь Андреевна, что вы хотели помочь, но… Впрочем, я сама во всем виновата. В моем положении нельзя привлекать внимания.