— Думаешь так? Или знаешь?
— Знаю, Михаил Дмитриевич. У меня двух казаков ранило в ночных разъездах аккурат при этой луне.
— Кто ранил?
— А кто ж знает? Может, черкесы. Шалят тут иногда, мне местные говорили.
Скобелев недовольно завздыхал, но раздеваться не торопился. Он терпеть не мог, когда кто-либо вмешивался в уже принятое им решение, даже если решение это касалось утреннего завтрака.
— Я, конечно, прощения прошу, но ответ на вопрос все-таки мне дайте ясный, — решившись, сказал вдруг Нагибин. — Что вам, Михаил Дмитриевич, этим поиском проверить желательно? Что казаки вплавь любую реку пересекут, хоть при луне, хоть при солнышке, хоть на коне, хоть рядом с конем? Так это вы знаете. Что турки на том берегу? Так и это вам известно. Тогда за ради чего вы на тот берег так упрямо стремитесь?
— Идейку одну мне проверить необходимо, — хмуро проворчал Скобелев.
— Это ж какую? — мягко продолжал нажимать полковник. — Если не секрет, конечно.
— А вот скажи мне, Нагибин, можно через Дунай конную группу перебросить? — помолчав, с искренней заинтересованностью спросил генерал. — Погулять по берегу, напугать турок, испортить связь, взорвать пару-тройку батарей?
— Не получится, Михаил Дмитриевич.
— Почему?
— Малая группа турок не напугает, а большую без шума не переправишь. Вы же кавалерист и, стало быть, известно вам, что коли лошадей более двух десятков, так хоть одна, а непременно заржет. Так что, прощения прошу, но купанье ваше…
— Пусть искупается!
В низину спускался командир Кавказской дивизии генерал-лейтенант Дмитрий Иванович Скобелев-второй. Нагибин и Млынов вытянулись, а Михаил Дмитриевич огорченно вздохнул.
— Ты бы со мной посоветовался, прежде чем идеи сочинять, превосходительный сын мой. Кони тихо себя ведут, когда знакомы друг с другом. А когда не знакомы, отношения выяснять начинают, казак правильно сказал.
— Командир Донского… — начал было Нагибин.
— Да знаю я тебя, полковник, не шуми понапрасну, — хмуро отмахнулся Дмитрий Иванович. — Что, Михаил, во что бы то ни стало решил своими глазами турецкий берег поглядеть? Погляди, дело хорошее. Только — голым, в натуральном виде. А я тебя тут обожду. И коня расседлай, нечего зазря скотинку мучить. Давай, давай, пока луна ни вылезла. Пловец.
Скобелев нехотя начал раздеваться. Когда Млынов, расседлав лошадь, подошел принять одежду, спросил зло:
— Ты отцу разболтал?
— Не разболтал, а ответил на прямой вопрос.
— Стало быть, он и до сей поры мои мысли читает, — озабоченно вздохнул Михаил Дмитриевич.
Он появился перед отцом в шелковом нижнем белье, но — с орденом Георгия на шее. Вытянулся, сомкнув голые пятки.