— Надо сказать, что сегодняшний взрыв был весьма внушителен. Его преосвященство очень взволновался и, по-моему, на сей раз искренне. Вы подстроили все нарочно, чтобы вывести его из себя?
— Нет. Это моя промашка. Я пересушил препарат гремучего золота, полученный из пластинчатого золота, растворенного в царской водке, и осажденный затем аммиаком. В этом процессе не было никакого самозарождения.
— А что это такое — аммиак?
— Это вещество, которое арабы производят с незапамятных времен и называют его alcali volatil. Один из моих друзей, ученый испанский монах, недавно прислал мне целую бутыль аммиака. В случае нужды я мог бы и сам приготовить его, но это долгий процесс и, чтобы не задерживать опыты, я, когда можно найти необходимые ингредиенты в готовом виде, предпочитаю их покупать. Недостаток чистых ингредиентов очень задерживает развитие науки, которую такие дураки, как монах Беше, называют химией в противовес алхимии. Для них алхимия — наука наук, а на самом деле это невразумительная мешанина из витальных флюидов, религиозных формул и бог его знает чего еще. Но я наскучил вам…
— Нет, уверяю вас, — с горящими глазами возразила Анжелика. — Я готова вас слушать часами.
Он усмехнулся, и шрамы на его левой щеке придали его усмешке какую-то, особую иронию.
— Забавно устроена ваша головка! У меня никогда и в мыслях не было говорить о подобных вещах с женщиной. Но мне тоже нравится разговаривать с вами. Мне кажется, вы способны все понять. И в то же время… Ведь, когда вы приехали в Лангедок, вы готовы были поверить, что я во власти каких-то темных сил, не так ли? Я по-прежнему внушаю вам ужас?
Анжелика почувствовала, что заливается краской, но мужественно выдержала его взгляд.
— Нет. Я еще не вполне понимаю вас, и, мне кажется, это оттого, что вы ни на кого не похожи, но я вас больше не боюсь.
Прихрамывая, он подошел к табурету за ее спиной, на котором сидел во время визита архиепископа. Порой он с дерзким вызовом выставлял напоказ свое обезображенное лицо, не страшась яркого света, но бывали минуты, когда он прятался в тени, во мраке. И тогда в его голосе появлялись какие-то совсем новые интонации, словно сердце Жоффрея де Пейрака, вырвавшись из его изуродованного тела, могло наконец свободно выражать свои чувства.
Анжелика не видела, но ощущала близкое присутствие этого «человека в красном», который некогда так напугал ее. Он остался таким же, каким был, но она смотрела на него уже совсем другими глазами. Она готова была с тревогой в голосе задать ему извечный женский вопрос: «Вы меня любите?»