Он вздохнул и подпер щеку кулаком.
— А больше всего обидно, что рыба из озера ушла, — грустно сказал он. — И чем ей тут плохо было?
«Наверное, любил рыбку поудить, — подумал Леон, — в ущерб своим прямым обязанностям».
— А что случилось с той семьей? — не удержался он.
Отец Лорих промолчал, но староста, который тщетно пытался определить статус Леона, нерешительно ответил:
— Хозяин умер, сударь мой… он, чтобы беду от себя и детей отвести, согласился пройти очищение… ну, накалили железо… он вскоре и умер… А дети ушли… в лес ушли. Не знаю, что с ними сталось. Пусть хоть бы и померли, дело не в этом, но ведь беды на том не прекратились: весной трава на выгоне вдруг стала ядовитой, и почти весь скот пал… И мыши повсюду — столько мышей, так и снуют, смотреть страшно. Люди напуганы, сударь, говорят, эти места прокляты; хотят сниматься с места, а куда они денутся? Разве в тот же Ворлан. А лорд Ансард говорит, он грех на душу брать не хочет — не ему такие вопросы решать… Это дело сеньора.
Маркграф сидел с каменным лицом, лишь мрачно парабанил пальцами по столешнице. Из окна Леону было видно, как на площади дымились костры полевой кухни.
Староста искательно взглянул на примаса, но вид у того был суровый.
— Надеюсь, вы не содержите алтари в небрежении? — с обманчивой мягкостью спросил он. — Я хотел бы посетить храм. Не сопроводите ли меня, отец Лорих?
— Да-да, — торопливо отозвался перепуганный отец Лорих, — пойдемте, святой отец.
Маркграф тоже поднялся и вышел, сопровождаемый оруженосцем.
Берг кивнул Леону — они выбрались из-за стола и гоже вышли следом за остальными. Стоя на пороге, Леон с наслаждением вдохнул сырой ветер с Мурсианского озера — в доме у старосты все же было темновато, да еще и вдобавок вонял торф, который для сохранения жара навалили сверху на поленья в очаге.
Места тут были красивы — дикой, суровой красотой; солнце уже отклонилось от зенита, окрашивая подступающий к озеру черный лес чуть заметным багрянцем, но замершая на берегу деревушка выглядела такой жалкой, словно печать запустения уже коснулась ее. Из крошечной, почти игрушечной церкви на холме Доносился приглушенный звук колокола.
— Боюсь, во всех напастях обвинят этого беднягу, местного священника, — сказал Берг. — Скажут, что он небрежно относился к своим обязанностям и люди отвернулись от истинной веры. В их представлении совпадений не бывает: все происходит с какой-то целью. А тут еще, похоже, и землетрясение подвернулось. Вероятно, порода проседает — всю гору же перекопали…
— И что же будет?
— Не знаю. Это зависит от степени терпимости нашего святого отца. Он не производит впечатления жестокого человека. Но жители деревни отступили от веры, а это, разумеется, недопустимо.