— Может, попробуешь позвать их? — предположил он.
— Что вы, сударь, — она пришла в ужас, — нельзя! Нельзя!
— Почему? — Ее внезапная тупость раздражала его, и было еще что-то, чего он не понимал…
— Услышат… Они услышат.
— Кто? — устало спросил он. — Дети?
— Да нет же, сударь! Вовсе не дети.
— Корры?
Она внезапно бросилась на него, зажав ему рот обеими руками. От неожиданности он чуть не выронил лампу.
— Замолчите! — взвизгнула она острым, как нож, голосом. — Умоляю, замолчите!
Он свободной рукой начал отрывать от лица холодные пальцы; наконец ему удалось освободиться, и он с силой оттолкнул — почти отшвырнул ее.
— С ума сошла?
Она упала, потом, молча всхлипывая, вновь встала на ноги.
Все было не так, как он себе представлял, точно в дурном сне, в котором блуждаешь по темным переходам, неожиданно понимая, что твой спутник — вовсе не твой старинный приятель, а ухмыляющийся подменыш, нечто, принявшее человеческий облик.
Он с трудом подавил желание повернуть назад, пока тьма, напиравшая со всех сторон, окончательно не раздавила ему грудную клетку.
Слева — тьма из тьмы — выплыл вход в боковой штрек. Он остановился, выцарапал стрелу на ближайшей опоре.
— Туда? — спросил он. — Или ты опять не помнишь?
Она не ответила: белое лицо, подсвеченное снизу пламенем фонаря и оттого напоминавшее гипсовую маску. Глаза казались темными провалами.
Если представить себе, в какой панике были тогда Сорейль и ее семья, скорее всего, они метнулись в первый попавшийся штрек: сразу, как только его заметили.
— Ты говорила, у вас была плошка, — обернулся он к ней, — когда она погасла? Где?
— Что? — она вздрогнула. Он и сам напрягся — так резко прозвучал его голос. — Я… не помню.
— Ну, как-то же вы тут передвигались?
«Но она лишь беспомощно захлопала ресницами… точно кукла», — подумалось ему.
Ему вдруг стало страшно. Он оказался в черном зеве горы с чуждым существом, которого совсем не знал: перебросился несколькими фразами, и все. Почему, ну почему он поддался на эту авантюру? Пожалел ее? Как, каким образом ей удалось вызвать у него такую жалость, что он бросил Берга, бросил все, помчался по первому ее зову как сумасшедший?
Наваждение…
— Ладно, — выдавил он сквозь зубы, — попробуем. Он боялся, что потолок штрека окажется еще ниже, чем тут, в штольне, и им придется пробираться чуть не ползком, и заранее пригнулся еще сильнее, но в темном коридоре было неожиданно просторно: он даже смог выпрямиться почти в полный рост. На полу в свете фонаря блестели лужицы воды, вода стекала со стен, оставляя на них ржавые подтеки, и он с ужасом понял, что по обе стороны штрека были еще коридоры — темные норы, ведущие неизвестно куда… вся гора была изрыта норами, точно гигантский муравейник. Звуки здесь разносились неожиданно далеко, отражаясь от стен, — плеск воды, шорох их собственной одежды, треск фитиля в лампе…