В сентябре того года, когда мне все еще было восемнадцать лет, мы с Генералом Тоттори пили вместе сакэ на церемонии в чайном доме Ичирики, напоминающей церемонию мизуажа и церемонию объявления двух гейш сестрами. Несколько последующих недель все поздравляли Маму с таким выгодным альянсом. В первую ночь после церемонии я поехала в маленькую гостиницу на северо-западе Киото под названием Суруйя, в которой оказалось всего три комнаты. Меня, привыкшую за это время к красивому окружению, поразила запущенность Суруйи. В комнате пахло плесенью. Циновки татами скрипели под ногами. В углах висела паутина. Я могла слышать, как в соседней комнате старый человек читал вслух журнал. Чем больше я находилась в этой комнате, тем больше неприятных моментов обнаруживала, поэтому я вздохнула с облегчением когда, наконец, появился Генерал. Правда, после моего приветствия он включил радио и принялся пить пиво.
Спустя какое-то время он пошел вниз принять ванну. Вернувшись в комнату, снял свое кимоно и разгуливал абсолютно голый, обернув полотенце вокруг головы Тюрбаном. У него оказался огромный круглый живот и густая растительность под ним. Я никогда раньше не видела обнаженного мужчину, и нижняя часть тела Генерала показалась мне комичной. Когда он подошел ко мне, должна признать, мои глаза скользнули туда, где должен быть его угорь. Что-то болталось на предполагаемом месте, но только когда Генерал лег на спину и велел мне снять одежду, это что-то приобрело какую-то форму. Он совершенно не стеснялся говорить мне, что я должна делать, и казался мне странным маленьким выродком. Я боялась, что мне придется придумывать, как удовлетворить его, но, как выяснилось, все, что от меня требовалось — следовать его командам. За три года, прошедшие с момента моего мизуажа, я забыла чувство страха, возникшее, когда Доктор наконец лег на меня. Я вспомнила то состояние, но странно, сейчас появилось скорее чувство тошноты, чем страха. Генерал оставил включенными радио и свет, словно хотел показать мне комнату во всей ее неприглядной красе, вплоть до подтеков на потолке.
По прошествии нескольких месяцев чувство тошноты ушло, и мои встречи с Генералом превратились в неприятную еженедельную рутину. Иногда я задавала себе вопрос, как это могло бы происходить с Председателем, и, честно говоря, боялась, что так же неприятно, как с Доктором и Генералом. Затем произошло событие, позволившее мне посмотреть на эти вещи иначе. Примерно в это время мужчина по имени Яшуда Акира, чьи портреты красовались во всех журналах, благодаря успеху нового вида велосипедного фонаря, изобретенного им, начал регулярно приезжать в Джион. Его пока не принимали в Ичирики, но он проводил три или четыре вечера в неделю в маленьком чайном доме Тотемацу, расположенном неподалеку от нашей окейи. Впервые я встретила его на одном банкете весной 1939 года, в девятнадцатилетнем возрасте. Он был настолько моложе остальных мужчин, явно не старше тридцати, что, войдя в комнату, я сразу же обратила на него внимание. Он обладал таким же чувством достоинства, как и Председатель, и показался мне очень привлекательным. Я посмотрела на сидящего рядом с ним старика, который взял небольшой кусочек туфу и открыл рот насколько мог широко, и мне почему-то показалось, что в него бы поместилась черепаха. В противоположность ему, Яшуда своей элегантной точеной рукой положил в полуоткрытый рот кусочек говядины. Я обошла вокруг группы мужчин, и когда подошла к нему и представилась, он сказал: