— Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Мы знаем о вас все, Евгений Павлович. Мы знаем, что вы носите имя Джин Грин, что вы лейтенант спецвойск армии Соединенных Штатов, так называемых «зеленых беретов», что вы окончили медицинский колледж Колумбийского университета. Знаем, что ваш отец, настоящий русский патриот, погиб от руки фашистского, именно фашистского, Евгений Павлович, наймита, что вы прошли подготовку в центре Форт-Брагг под руководством капитана Чака Битюка, что ваша группа была заброшена на Чукотку для выполнения диверсионного задания по данным спутника-шпиона «Сэмос-52»… Ну, достаточно вам?
— Ай донт андерстэнд, — пробормотал Джин. Он не мог совладать с собой. Руки дрожали, а глаза бегали, как попавшие в клетку мыши. Что делать? Признать все? Упорствовать? Попытаться выброситься в окно? Если генерал разговаривает с ним в таком тоне, то, значит, они хотят его купить, сделать своим агентом?
Дальнейшее подтвердило его предположение.
— Мы знаем, что вы сильный и смелый человек, Евгений Павлович, вы опасны, как волк, но, поверьте, вам отсюда не уйти. У вас нет выхода, никаких шансов, кроме одного…
Генерал откинулся в кресле, нажал клавишу белого селектора.
Дверь в смежную комнату сразу же отворилась, и тут Джин чуть не закричал от ужаса и отчаяния. На пороге стоял Лот в мундире советского полковника.
— Хэлло, Джин, — сказал Лот, улыбаясь. — Возьми себя в руки, малыш.
— Я вас оставлю наедине с вашим другом, товарищ Лотецкий, — сказал генерал.
— Спасибо, товарищ генерал, — сказал Лот. Когда генерал вышел из кабинета, он сел в кресло напротив Джина и потрепал его по колену.
— Я только сегодня утром прилетел из Нью-Йорка…
Лот говорил по-английски.
Джин молчал, глядя на столь ему знакомое жесткое и спокойное лицо старшего друга.
— Неделю назад я открыл Натали свое истинное лицо, — сказал Лот. — Она меня поняла, старик. Ты ведь знаешь, она всегда сочувствовала разным левым течениям, и чувство русского патриотизма у нее сильнее развито, чем у тебя…
— Что все это значит, Лот? — проговорил Джин.
— Не знаю, простишь ли ты мне когда-нибудь то, что я скрывал от тебя главное дело моей жизни, — Лот встал и прошелся по кабинету. — Дело в том, что я в последние дни войны попал в плен к русским и там, в плену, у меня произошел духовный перелом, мучительный расчет с прошлым. Можешь мне верить, можешь не верить, но я убежденный коммунист, каким был мой единоплеменник Рихард Зорге.
Он замолчал и остановился возле окна, неотрывно глядя на Джина. Джин тоже молчал.
— Хочешь «Пел-Мел»? — спросил Лот, вынимая длинную красную пачку.