Старайтесь всех избранных и лучших в городе подвигнуть также на деятельность
общественную: всякий из них может сделать много почти подобного вам. Их можно
подвигнуть. Если вы мне дадите только полное понятие об их характерах, образе
жизни и занятиях, я вам скажу, чем и как их можно подстрекнуть; есть в русском
человеке сокровенные струны, которых он сам не знает, по которым можно так
ударить, что он весь встрепенется. Вы мне уже назвали некоторых в вашем городе
как людей умных и благородных; я уверен, что их отыщется даже и более. Не
смотрите на отталкивающую наружность, не смотрите ни на неприятные замашки,
грубость, черствость, неловкость обращения, ни даже на фанфаронство,
щелкоперность поступков и всякие чересчур ловкие развязности. Мы все в
последнее время обзавелись чем-то заносчиво-неприятным в обращении, но при всем
том в глубине душ наших пребывает более чем когда-либо добрых чувств, несмотря
на то, что мы загромоздили их всяким хламом и даже просто заплевали их сами.
Особенно не пренебрегайте женщинами. Клянусь, женщины гораздо лучше нас,
мужчин. В них больше великодушия, больше отважности на все благородное; не
глядите на то, что они закружились в вихре моды и пустоты. Если только сумеете
заговорить с ними языком самой души, если только сколько-нибудь сумеете
очертить перед женщиной ее высокое поприще, которого ждет теперь от нее мир, —
ее небесное поприще быть воздвижницей нас на все прямое, благородное и честное,
кликнуть клич человеку на благородное стремление, то та же самая женщина,
которую вы считали пустой, благородно вспыхнет вся вдруг, взглянет на самую
себя, на свои брошенные обязанности, подвигнет себя самую на все чистое,
подвигнет своего мужа на исполнение честное долга и, швырнувши далеко в сторону
свои тряпки, всех поворотит к делу. Клянусь, женщины у нас очнутся прежде
мужчин, благородно попрекнут нас, благородно хлестнут и погонят нас бичом стыда
и совести, как глупое стадо баранов, прежде чем каждый из нас успеет очнуться и
почувствовать, что ему следовало давно побежать самому, не дожидаясь бича. Вас
полюбят, и полюбят сильно, да нельзя им не полюбить вас, если узнают вашу душу;
но до того времени вы всех их любите до единого, никак не взирая на то, если бы
кто-нибудь вас и не любил…
Но письмо мое становится длинно. Чувствую,, что начинаю говорить вещи, может
быть, не совсем приходящиеся кстати ни вашему городу, ни вам в настоящую вашу
минуту; но вы сами тому виной, не сообщивши мне подробных сведений ни о чем. До
сих пор я точно как в лесу. Слышу только о каких-то неизлечимых болезнях и не
знаю, чем кто болит. А у меня обычай не верить по слухам никаким
неизлечимостям, и никогда не назову я никакую болезнь неизлечимой по тех пор,
пока не ощупаю ее моей собственной рукою. Итак, рассмотрите же вновь, ради
меня, весь город. Опишите все и всех, не избавляя никого от трех неизбежных
вопросов: в чем состоит его должность, сколько на ней можно сделать добра и
сколько зла. Поступите как прилежная ученица: сделайте для этого тетрадку и не
забывайте быть в ваших объясненьях со мной как можно обстоятельней, не
позабывайте, что я глуп, решительно глуп, по тех пор, пока не введут меня в
самое подробнейшее познание Лучше воображайте, что перед вами стоит ребенок или
такой невежда, которому до последней безделушки нужно все истолковывать; тогда
только письмо ваше будет так, как следует. Я не знаю, отчего вы меня почитаете
каким-то всезнайкой. Что мне случилось вам кой-что предсказать и предсказанное
сбылось, — это произошло единственно оттого, что вы меня ввели в тогдашнее
положение души вашей. Велика важность эдак угадать! Стоит только попристальнее
вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою. Дурак тот, кто
думает о будущем мимо настоящего. Он или соврет, или скажет загадку. Я вас,
между прочим, еще побраню за следующие ваши строки, которые здесь выставлю вам
перед глазами