— То-то, смехи! Тяни, спробуй, когда он сам эка дернул…
Петр протянул другую руку, оттолкнулся, покачиваясь встал на край ямы. Двинский ветер сразу разметал его волосы, надул рубашку. Матросы ловко подняли дерево, понесли корнями к яме. Сильвестр Петрович, опираясь на костыль, подошел ближе, тростью пододвинул корень, чтобы не оборвали. Петр велел:
— Отойди, Сильвестр, не мешайся для бога, отдавят тебе напрочь ноги, вишь медведи какие…
И, растолкав матросов, сам взял в руки белый ствол дерева, подержал на весу и ровно опустил в яму. Шестью заступами, споро, вперебор, начали кидать черную, влажную землю.
— Чтобы выросла, да с моря видна была корабельщикам — берег, Россия, — натягивая кафтан, сказал Петр. — Будет видна али нет, Сильвестр?
— Будет, государь, да не нынче! — задумчиво ответил Иевлев. — Покуда разрастется, чтобы над цитаделью подняться. Нескоро, я чай! Нам не увидеть…
— Нам многое не увидеть, — так же задумчиво произнес Петр. — Кормщик Рябов как шведского флагмана на мель сажал, не надеялся викторию сам увидеть, однако же подвиг свой свершил…
Сильвестр Петрович вдруг улыбнулся.
— Чему смеешься? — удивился Петр.
— Давеча, как сей первый лоцман тебя, государь, угощал, будто ты, подняв за него кубок, назвал поступок его достойным Публия Горация Коклеса…
Петр кивнул:
— Ну, назвал…
— А про сего Публия Коклеса Рябов в неведении. И прочие двиняне не знают. Зело огорчен кормщик…
Царь засмеялся:
— За ругань почел?
Иевлев, тоже смеясь, объяснил:
— Лучше бы, говорит, по-нашему сказал, а то, говорит, Бублий. Какой такой Бублий? Теперь, говорит, ребятишки кричат: бублий горяч, бублий горяч!
Петр Алексеевич громко захохотал:
— Нынче же при всех растолкую, что за Бублий…
И крикнул Семисадову:
— Воды, боцман, не жалей…
Береза на плацу уже шумела своей сочной светло-зеленой листвою, будто век тут стояла. Царь спросил:
— Тяжело тебе до кладбища сходить, али справишься?..
Стражи распахнули перед Петром и Сильвестром Петровичем железную калитку. Здесь, за крепостными валами, ветер посвистывал громче, по Двине перебегали белые пенные гребешки. Покуда шли к погосту и между могилами, капитан-командор рассказывал:
— Многое, великий шхипер, ежели не все, что дознавали мы о воровских замыслах, передавалось нам от сего славного Якоба. Не щадя живота своего, покойный делал для отчизны, не за страх, а за совесть, более, нежели человеческой натуре возможно. Тайные письма его тебе ведомы: все в них было сущей правдою. На шведском флагмане в последние минуты он кинулся защищать нашего кормщика, и здесь был ранен смертельно…