— Я могу чем-нибудь помочь? — прокричала она в ответ.
— Уйди с палубы! — скомандовал он. — Если пираты тебя заметят, то будут сражаться, как дьяволы! У нас и без того хлопот хватает! А теперь послушайте меня, мисс, идите в свою каюту и заприте дверь! И не выходите ни в коем случае!
Элизабет пошла вниз тем же путем, как пришла, но вдруг раздался ужасный вопль, и, оглядываясь по сторонам, она заметила, что за бортом, в тумане, начала неясно вырисовываться серая громада приближающегося к ним корабля. Среди матросов произошло минутное замешательство, потом все как будто одновременно вздохнули, а затем раздался оглушительный грохот. «Молот ветров» затрясся, словно тонкое деревце под ударами ветра. На какую-то секунду Элизабет показалось, что снова начался шторм и вокруг раздавались удары грома. Но затем, видя вьющийся дым и раненых матросов, она наконец поняла, что они попали под неприятельский огонь. Элизабет вжалась в стену, ужас парализовал ее. Из тяжелой, туманной мглы раздался холодный повелительный голос:
— Сдавайтесь! — В голосе слышалась абсолютная, ни с чем не сравнимая надменность. — Сдавайтесь или принимайте условия!
Элизабет подняла голову, пытаясь разглядеть в темноте капитана Милза. Что скажет он в ответ на требования пиратов? Она бессознательно вцепилась ногтями в ладони с такой силой, что на них выступила кровь. Боли при этом не было. Совершенно поглощенная кошмарами этой ночи, охваченная ужасом, Элизабет чувствовала, что разум отказывается принимать все происходящее.
Ответ капитана Милза был быстрым и ясным. Он выкрикнул приказ, и грохот пушек прозвучал по всей линии борта «Молота ветров». Пламя на минуту осветило ночную тьму: вызов был принят. Внезапно корабль затрясло с новой силой, потому что обе стороны дрались с яростью обреченных. Люди падали, истекая кровью, крики раненых смешались с грохотом боя. Элизабет смотрела на все происходящее широко открытыми глазами. Шагах в десяти от нее на полу корчился в агонии матрос — куча окровавленного мяса. На минуту перед ней мелькнуло его лицо, искаженное страданием и невыносимой болью. Через мгновение он лежал совершенно неподвижно. Непроизвольная, мучительная дрожь сотрясала тело Элизабет, в нос бил пронзительный запах пороха и крови, но, словно в столбняке, она стояла и не могла сделать ни шагу. У нее было такое чувство, будто она срослась со стеной, — беспомощный зритель страшного спектакля, одновременно привлекательного и отталкивающего.
Кто-то схватил ее за рукав, и, с трудом оторвав взгляд от происходящего, Элизабет увидела Генри, лицо которого было в этот момент бледнее, чем гипсовая маска.