– Несмотря на столь варварский характер преступления, вы полагаете, что речь может идти о хирургической операции с целью извлечения сердца Райко?
– И да, и нет. Да – потому что были соблюдены и определенные хирургические правила, и относительная стерильность. Нет – потому что имеются кое-какие несоответствия. Все происходило в лесу. Между тем извлечение сердца требует исключительно стерильных условий. Их невозможно обеспечить под открытым небом. Но главное – «пациент» должен находиться под наркозом. А Райко находился в сознании.
– Что вы хотите сказать?
– Я взял пробу крови. Никаких следов седативных препаратов. Грудную клетку вскрывали по живому. Райко умер от боли.
Я почувствовал, как у меня по спине потекли струйки пота. Выпуклые глаза Джурича пристально смотрели на меня из-за толстых стекол очков. Казалось, он наслаждался эффектом, произведенным его последней фразой.
– Умоляю, доктор. Объясните все, наконец.
– Кроме отсутствия в крови обезболивающих препаратов, есть и другие признаки. Я уже говорил вам о следах на плечах, запястьях, бедрах и лодыжках. Скорее всего, это были ремни, кожаные или резиновые. Затянутые достаточно сильно, они глубоко врезались в ткани, когда тело корчилось от боли. Рот его был заклеен тоже не обычной лентой. Это был в высшей степени клейкий материал. Когда я делал вскрытие, примерно через восемнадцать часов после смерти Райко, на подбородке и на щеках уже выросла щетина: волосы у покойников продолжают расти примерно в течение трех суток. А вокруг губ кожа осталась гладкой. Почему? Да потому, что, снимая липкую ленту, убийцы выдрали волоски на этой части лица. Следовательно, они полностью обездвижили свою жертву и позаботились о том, чтобы она не издавала ни звука. Словно мучители хотели насладиться ее страданиями, ощутить их и без помех поковыряться в трепещущей плоти. Наконец, расскажу вам о том, что я обнаружил во рту Райко. Цыган от боли откусил себе язык. Он задохнулся оттого, что обрывок языка и вытекающая кровь закупорили его горло. Такова правда, мсье Антиош. Эта операция – извращение, чудовищное зверство, план которого мог зародиться только в больном мозгу, затуманенном безумием и расизмом.
Я продолжал настаивать на своем:
– Тот факт, что донор находился в сознании, делает сердце непригодным для пересадки, или нет? Я имею в виду: могут ли болевые судороги нарушить функции органа?
– Как вы упорны, Антиош. Как это ни парадоксально – нет. Страдания, даже невыносимые, не калечат сердце. В подобных случаях сердце бьется очень быстро и беспорядочно и тело плохо снабжается кровью. Но сам орган по-прежнему остается в хорошем состоянии. Тут, кроме садизма в действиях убийц, невозможно понять и то, почему была использована такая абсурдная техника. Зачем понадобилось резать трепещущее, мечущееся от боли тело, если необходимую неподвижность мог обеспечить наркоз?