Артур вздрогнул, словно ужаленный, разомкнул объятие и уронил руки.
- Неужто это грешно - любить своего родича и думать и об его удовольствии тоже? Это правда, я люблю вас обоих...
- В Священном Писании сказано, что за такой грех был уничтожен целый город, - сказала Гвенвифар. Артур побелел как полотно.
- В моей любви к родичу моему Ланселету нет ничего бесчестного, Гвен. Сам царь Давид говорил о родиче своем и кузене Ионафане: "Любовь твоя была для меня превыше любви женской", - и Бог не покарал его. Она связывает товарищей по оружию. Неужто ты посмеешь назвать эту любовь грешной, Гвенвифар? Я готов признаться в ней даже перед престолом Господним...
Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова - у него пересохло в горле.
В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки:
- Можешь ли ты поклясться, что тогда, когда ты привел его на наше ложе... я видела, что ты прикасался к нему с такой любовью, какой никогда не выказывал к женщине, которую мой отец дал тебе в жены... когда ты ввел меня в этот грех... можешь ли ты поклясться, что это не был твой собственный грех, и что все твои красивые слова не прикрывали тот самый грех, из-за которого на Содом обрушился огонь небесный?
Смертельно бледный Артур уставился на жену.
- Ты, должно быть, обезумела, моя леди. Той ночью, о которой ты говоришь, я был пьян и не знаю, что ты тогда могла увидеть. Это был Белтайн, и во всех над была сила Богини. Боюсь, все эти молитвы и размышления о грехе сводят тебя с ума, моя Гвен.
- Христианину не подобает так говорить!
- Именно поэтому я и не могу назвать себя христианином! - крикнул Артур, наконец-то потеряв терпение. - Мне надоели все эти разговоры о грехе! Если бы я отослал тебя прочь - а ведь мне советовали это сделать, но я не послушался, потому что слишком люблю тебя! - и взял другую женщину...
- Нет! Ты скорее предпочел бы делить меня с Ланселетом, чтоб иметь и его тоже...
- Посмей только повторить это, - очень тихо произнес Артур, - и я убью тебя, Гвенвифар, и не посмотрю, что ты моя жена и я люблю тебя!
Но королева принялась истерично всхлипывать, не в силах остановиться.
- Ты сказал, что хочешь этого, чтоб получить сына - и ввел меня в непростительный грех... Пускай я согрешила, и Бог покарал меня за это бесплодием - но разве не ты ввел меня в грех? И даже теперь твой наследник не кто иной, как сын Ланселета. И ты смеешь отрицать, что любишь Ланселета больше всех? Ты сделал его сына своим наследником, хотя мог дать своего сына мне на воспитание...
- Я позову твоих женщин, Гвен, - глубоко вздохнув, сказал Артур. - Ты не в себе. Клянусь тебе, у меня нет сыновей, - или даже если я и завел ребенка где-то на войне, то я о нем не знаю, и его мать не знает, кто я такой. Ни одна женщина нашего круга не заявляла, что носит моего ребенка. Что бы там ни болтали священники, я не верю, что есть на свете женщина, которая постыдилась бы признаться, что родила сына бездетному Верховному королю. Я не взял ни одной женщины силой и не прелюбодействовал с замужними женщинами. Так что же это за безумный разговор о моем сыне, которого ты воспитала бы, как моего наследника? Говорю тебе, у меня нет сына! Я часто думал - может быть, какая-нибудь детская болезнь или какая-нибудь рана сделала меня бесплодным? У меня нет сына.