Женщина, стоящая еще в центре зала в халате, согласилась:
— Мне с ними не конкурировать.
Нарцисс послал ей воздушный поцелуй:
— Милая Миранда, это не соревнование — просто у каждого из нас свой дар. У некоторых дар более редкий, чем у других.
С этими словами он повернулся к нам. Глаза у него были светлые и странного цвета, и я не сразу сообразила, что это глаза его зверя. Глаза гиены, хотя, честно говоря, я не знаю, на что похожи у гиены глаза. Знаю только, что эти не были человеческими.
Он присел рядом с нами, оглаживая платье автоматическим непривычным жестом — у мужчин я такого не видела. Впрочем, раньше я не видела мужчин в платьях. Наверное, второе — причина, а первое — следствие.
Нарцисс понизил голос:
— Я бы хотел поговорить об этом с вами наедине.
— Конечно, — ответил Жан-Клод, — но сначала у нас есть другое дело.
Нарцисс наклонился ближе и понизил голос так, что нам тоже пришлось придвинуться к нему.
— Поскольку сейчас с ее леопардами два моих охранника, и ничего им потому не грозит, можем поговорить сейчас. Или надо было сказать «с вашими леопардами», ведь теперь то, что принадлежит одному из вас, принадлежит всем? — Он наклонился так, что почти касался одной щекой лица Жан-Клода, а второй — моего.
— Нет, — сказала я, — леопарды мои.
— И в самом деле, — ответил Нарцисс. Он повернул голову на долю дюйма, проведя губами по моим губам. Могло быть случайностью, но я сомневаюсь. — Ты не делишься всем?
Я чуть отодвинула голову, чтобы прервать прикосновение.
— Нет.
— Приятно знать, — шепнул он, подался вперед и прижался ртом к губам Жан-Клода. Я просто застыла, не зная, что делать.
А Жан-Клод знал. Он приложил палец к его груди и толкнул — не мышцами, а силой. Силой меток, силой, которую мы только что объединили. Жан-Клод зачерпнул ее так, будто делал это много раз уже, без усилий, изящно, уверенно.
Нарцисса отбросило от него приливом невидимой силы, которую я ощутила в своем теле.
И я знала, что ее ощутили почти все присутствующие в зале. Нарцисс остался лежать на полу, глядя на Жан-Клода, на всех нас. Лицо его исказилось злобой, но еще больше было в нем голода — голода, которому отказали в удовлетворении.
— Поговорим наедине, — сказал Нарцисс, не допуская возражений.
— Так будет лучше всего, — кивнул Жан-Клод.
Очень многое осталось несказанным в этом коротком обмене репликами. Я ощутила недоумение Ричарда, такое же, как у меня, и лишь потом повернулась к нему. Наши лица оказались так близко, что можно было поцеловаться. По выражению его глаз я видела, что он тоже не очень понимает, что происходит. И он меня тоже понял, потому что не стал пожимать плечами или как-то это подтверждать. Это не было телепатией, хотя постороннему глазу показалось бы именно так. Это была крайняя степень эмпатии, будто я читала по его лицу тончайшие нюансы, перемены настроения, и знала, что они означают.