Здесь было не так много крови. Благодарю тебя, Господи. Кто сказал, что молитвы никогда не бывают услышаны? Зато в квадрате солнечного света сидел плюшевый медвежонок. Медвежонок был покрыт кровью, словно глазурью. Один стеклянный глаз удивленно смотрел на мир из-под сосулек слипшегося искусственного меха.
Я опустилась на колени возле него. Ковер не хлюпал, крови на нем не было. Почему же этот чертов мишка сидит на ковре, весь залитый кровью? Насколько я могла судить, больше нигде в комнате крови не было.
Может, кто-то ею просто сюда посадил? Я подняла взгляд на маленький белый комод, разрисованный зайчиками. Если однажды выбрал мотив, то уж не отступай от него ни в чем, таково мое мнение. На белой краске был маленький, но очень четкий отпечаток ладошки. Я подползла ближе и приложила рядом руку, чтобы сравнить размер. У меня небольшая ладонь, маленькая даже для женщины, но этот отпечаток был со всем крошечный. Два, три года, может, четыре. Стены голубые – наверное, мальчик.
– Сколько лет было ребенку?
– На обратной стороне портрета в гостиной написано “Бенджамин Рейнольдс, три года”.
– Бенджамин, – прошептала я, глядя на кровавый отпечаток детской ладони. – В этой комнате нет тела. Здесь никого не убили.
– Да.
– Так чего же ты меня сюда привел? – Я посмотрела на Дольфа снизу вверх, все еще стоя на коленях.
– Твое мнение ничего не будет стоить, если ты не увидишь всего.
– Этот чертов мишка будет мне сниться.
– Мне тоже, – сказал Дольф.
Я встала, с трудом подавив желание разгладить юбку сзади. Трудно даже сосчитать, сколько раз я измазывала одежду в крови и даже не думала об этом. Но только не сегодня.
– Это труп мальчика там, в гостиной? – Говори это, я молила Бога, чтобы это было не так.
– Нет, – сказал Дольф.
Благодарю тебя, Господи.
– Труп его матери?
– Да.
– А где тело мальчика?
– Мы его не нашли. – Дольф помолчал, потом спросил: – Эта тварь могла съесть мальчика целиком?
– Ты имеешь в виду – чтобы вообще ничего не осталось?
– Да, – сказал Дольф. Лицо его стало лишь капельку бледнее. Мое, вероятно, тоже.
– Возможно, но даже у немертвых есть предел тому, что они способны сожрать. – Я сделала глубокий вдох. – Вы не обнаружили никаких признаков срыгивания?
– Срыгивания. – Дольф улыбнулся. – Хорошее слово. Нет, после еды эту тварь не тошнило. Во всяком случае, мы ничего не нашли.
– Тогда мальчик, вероятно, должен быть где-то рядом.
– Есть шанс, что он жив? – спросил Дольф.
Я посмотрела на него. Мне хотелось сказать “да”, но я понимала, что ответ скорее всего должен быть “нет”. Я выбрала компромисс.