Бегство Тристана несказанно опечалило Гонсало де Сандоваля: храбрый капитан и доблестный солдат Кортеса корил себя за то, что не смог выполнить приказ своего начальника, тем более что речь шла о деле крайне серьезном, касавшемся загадочной смерти доньи Каталины и коварного заговора против губернатора Новой Испании и самого императора.
Стоя на берегу, Сандоваль беспомощно наблюдал, как шлюпка причалила к каравелле и как вслед за тем корабль скрылся за горизонтом. Он обернулся к убитому слуге Тристана: мертвое тело было простерто на песке, голова запрокинута, в груди зияла кровавая рана — след страшного удара: казалось, клинок пронзил бедолагу насквозь. Сандоваль подошел к мертвецу и взглянул на его лицо в надежде опознать убитого. Но тот был ему незнаком: Сандоваль никогда его раньше не видел. Рядом с телом валялась небольшая котомка — по всей видимости, та самая, которую упоминал негр, когда рассказывал о Тристане. Однако по своему виду она совсем не напоминала вещь знатного сеньора и скорее могла бы принадлежать какому-нибудь нищему бродяге. Сандоваль вытряхнул на песок ее небогатое содержимое — кое-что из одежды и несколько писем, написанных, как и то, что было получено в гавани, на каталанском наречии. Сандоваль забрал письма, оттащил тело слуги и найденные при нем вещи в траву под деревья, чтобы скрыть следы происшествия. Преклонив колена, он вознес краткую молитву, покаявшись перед Господом, что не смог как должно похоронить убитого по-христиански, поскольку слуга Тристана, судя по всему, исповедовал христианскую веру.
Более мирно протекала миссия Киньонеса, который путешествовал по морю в компании Хуана Суареса и его матушки. Они прошли мимо Табаско, оставили позади Сан-Хуан-де-Улуа и вскоре прибыли в Веракрус — первый город, заложенный Кортесом в Новой Испании. Воздвигнут он был не без труда, да к тому же и расчеты его основателя не вполне оправдались, поскольку место было выбрано неудачное, круглый год тут стояла влажная жара и духота. Воздух в городе был таким тяжелым, что пассажиры, вынужденные ожидать отплытия несколько дней, предпочитали удалиться из Веракруса в Халапу или другие ближайшие селения, невзирая на то, что обитали в этих местах преимущественно индейцы.
Брат покойной доньи Каталины не подозревал об истинных причинах, побудивших Кортеса пригласить его в Новую Испанию. Он был в добром и спокойном расположении духа, и единственное, что омрачало его думы, это смерть сестры — такая утрата, конечно же, не могла не печалить всякого человеколюбивого христианина.