— Да, я стал участником политической борьбы, — устало признал Дункан. — Но ты наводнил прокуратуру людьми, верными тебе, а не мне. Ты гарантировал безнаказанность преступникам, похитившим документы из прокуратуры…
— Заткнись! — оборвал его Торн. — Ты спятил. Если ты будешь продолжать нести эту ахинею, то Большое жюри признает ответственным за то, что произошло, лично тебя. Ты играешь на руку оппозиции.
— Мне все равно, что произойдет, — спокойно парировал Дункан. — Я поступаю так, как велит мой долг, и пусть виновные понесут то наказание, которое они заслуживают.
Стивене, все еще с наручниками, сделал шаг вперед:
— Дайте мне этот портфель. Если он представляет такую ценность, я САМ могу о нем позаботиться.
Торн передал ему портфель. Но Дункан встал между Стивенсом и дверью.
— Мы не выйдем отсюда до тех пор, пока не будет произведена опись находящихся там предметов, — непреклонно стоял он на своем.
— Кто это сказал? — удивился Стивене. — Я.
— Подумаешь, шишка, — презрительно процедил Торн. — Ты всего лишь окружной прокурор. Ты не имеешь права проводить арест. В создавшемся положении это может делать только Стивене. Продолжайте действовать, Стивене, в том же духе, и я поддержу вас, когда это будет в моих силах.
— Прекрасно! — воскликнул Дункан с ледяной улыбкой, вынимая из кармана пачку бумаг. — Вы заслужили свою участь. На каждого из вас у меня есть соответствующее распоряжение.
— Это еще что за штучки? — поразился Торн.
— Это, — медленно проговорил Дункан, — повестки Большого жюри. Они обязывают каждого из вас предстать перед ним и предъявить ТАКИМИ, КАК ОНИ ЕСТЬ, любой и каждый документ или бумагу, имеющиеся в настоящее время в вашем распоряжении. А теперь, официально вручив вам повестки, я от имени Большого жюри забираю с собой документы, находящиеся в этом портфеле. Можете смеяться, если достанет мужества.
Полицейский в форме провел Сэма Морейна в кабинет, где за бюро восседал Фил Дункан.
Морейн облизнул болевшую губу и изобразил на лице вымученную улыбку.
— Думаю, ты прав, Фил. Это безумие — совать нос в криминальные дела, когда ничто тебя к этому не обязывает. Меня это привело только в тюрьму.
Дункан сделал знак сопровождавшему:
— Все в порядке. Можете идти.
Когда полицейский вышел, Дункан посмотрел на часы:
— Через десять минут, Сэм, я должен быть на заседании Большого жюри и доложить всю эту омерзительную историю. Это значит, что я навсегда расстанусь с политикой.
— Как ты решился на такой шаг? — спросил Морейн.
— Это единственно разумный шаг, который мне оставалось сделать.