- Ну что ж. Тогда я тебе напомню. Ты сказал: "Когда Федька будет тут, у вас, тогда я и расскажу, что было в тот вечер на стройплощадке, когда мы с Федькой бутылку собирались там распить". Так, что ли, ты сказал тогда?
- Не помню... - еще больше мрачнея, цедит сквозь зубы Зинченко, по-прежнему не глядя в мою сторону.
Я понимаю его состояние. За ним нет другого, более тяжкого преступления, как за Федькой, ему нет расчета признаваться и получать наказание за то, что он совершил тогда в котловане. Его достаточно страшит и это наказание, которое ему по справедливости следует. И потому добиться от него признания в этом преступлении будет куда труднее, чем от Федьки. Если только... Ага! Что ж, если Зинченко не захочет ничего рассказывать, я прибегну к другому способу. Мне сейчас пришла в голову, кажется, неплохая мысль.
- Ты так сказал, - говорю я. - Точно так. Ну, и вот Федор у нас. Если потребуется, дадим тебе очную ставку с ним. И он нам все рассказал, Иван. Все, как было в тот вечер. И как крик вы услышали. И как ты идти не хотел. И как вы труп женщины на дне котлована обнаружили...
Я нарочно не договариваю. И нарочно не все точно передаю. Я жду реакции Зинченко на это сообщение. И сразу замечаю, как при первых же моих словах он напрягается и дальше уже ловит каждое мое слово. От скрытого волнения на его бледных щеках проступает еле заметный румянец, особенно на висках, около ушей. Но взгляд его по-прежнему ускользает от меня.
Однако при последних моих словах у него со злостью вырывается:
- Вот он и лазил. А я ничего не знаю.
- Куда он лазил?
- Куда говорит, туда и лазил.
- В котлован, значит?
- Значит, туда...
- А ты сам-то это видел?
Такая постановка вопроса его, кажется, устраивает. Роль стороннего наблюдателя представляется ему вполне безопасной, и дальше Зинченко отвечает на мои вопросы уже охотнее:
- Ну, видел.
- А еще что ты тогда видел?
- Ну... как вылез.
- Что ты еще своими глазами видел тогда?
- Не помню... ей-богу...
Он уловил что-то в моем тоне особенное, он уже догадался, что я действительно многое знаю и сейчас, именно сейчас скажу что-то такое, от чего полетят все его защитные бастионы, все рогатки, за которыми он прячется. Ох, какой страх сидит в нем! Как только можно жить с таким страхом, не понимаю.
И я тихо спрашиваю:
- Как звали ту женщину, Иван? Ты ведь помнишь.
- Не помню.
- Забыл?
Он со злостью смотрит на меня.
- Ты не лови, начальник. Сказал, не знаю, и все. Понял?
- Я другое понял, Иван. Только учти, это тебе не поможет. Ты знаешь имя той женщины. Федор говорит, что ты даже год ее рождения помнишь. И что деньги ты тоже взял.