Я чувствую, как сам волнуюсь, как мне больно за этого запутавшегося человека, за его несуразную, изломанную судьбу. Как мне хочется, чтобы он мне поверил. Почему, черт возьми, он поверил Федьке, почему он не может поверить мне? Какие слова для этого найти? Нет, он поверит! Он должен поверить. И послушаться тоже должен.
- ...Послушай меня, Иван, - прошу я его. - Тебе недолго быть у нас. За тобой ничего нет, кроме этих краденых двух десяток, которые ты у Федьки взял. С тобой быстро разберутся. И как выйдешь на свободу, уезжай. Немедленно, понял? В деревню уезжай, к своим. Там тебя помнят ведь другим. Хорошим парнем помнят. Таким ты там опять и станешь. Вот увидишь. Дочка с тобой за руку по деревне пойдет. Люди с уважением здороваться будут. Ты же работать начнешь. У всех на глазах. А дальше будет видно. Ни в один город тебе дорога не заказана. Ты понял меня?
- Понял. Не пень...
- Ну вот. А мне, Иван, надо разбираться дальше. Мне надо выяснить, что же случилось с этой Верой Топилиной. Ты тоже слышал ее крик?
- Слышал...
- И никто потом не вышел к воротам?
- Не. Никто.
- А ведь с ней кто-то был... - задумчиво говорю я уже самому себе. Кто-то был...
И мы снова молчим. Но это уже совсем другое молчание, чем прежде. Иван вдруг стал мне близок чем-то, даже дорог. Словно мы с ним вместе что-то пережили, помогли друг другу в тяжелый миг. И в душе Ивана что-то, мне кажется, откликнулось на мои слова, что-то стронулось с места. Он тоже взволнован. Не испуган, не озлоблен и насторожен, а взволнован. Однако мне сейчас совсем нетрудно вот так, при нем, думать вслух.
- Да, кто-то был... И еще, - перебиваю я самого себя, - мне очень важно знать, кому в ту ночь вы могли рассказать о смерти Веры Топилиной. Пока вот ты только эту самую Зинаиду Герасимовну вспомнил, так?
- Ага, - кивает Иван. - Язык-то у нас развязался, только когда выпили. Значит, после работы. А пока таскали да кидали, не до разговоров было. Спину наломаешь там будь здоров как.
- А выпивали, значит, втроем?
- Ага. Потом мы с Федькой спать завалились.
- Где?
- Да там же. В вагоне.
- А Зинаида Герасимовна?
- Ушла небось. Я уж и не помню. Здорово мы нахлестались.
- И вас оставила?
- А чего? Заперла кухню, буфеты. Не впервой ей.
- Давно, значит, знакомы!
- Ну! С прошлой зимы, считай.
- Может, она к хахалю своему пошла? Знаешь его?
- Ну, Валентин Гордеевич звать. Ревизор он. Только они, говорят, уже того... Разбежались. А может, и брешут. Но она, конечное дело, без мужика не может, - Иван усмехается. - И мужики без ней тоже.