Уже больше не слушая баб, я сидела как громом пораженная. Ужасная мысль пронзила сердце: ведь это я убила викария!
Дура безмозглая, разговаривала с ним на виду у всех, на паперти, он из вежливости вышел ко мне, чтобы не заставлять женщину с больной ногой подниматься! И я, ослица, не скрываясь дала ему письмо Елены! Все получилось случайно. Подъехав, я спросила костельного сторожа, есть ли сейчас в костеле кто-нибудь из здешних ксендзов, и сторож пошел узнать. Оказался тот самый викарий, у которого исповедывалась Елена. Кто же мог знать… Смилуйся надо мной, Господи!
Бабы вокруг по-прежнему голосили. Я подняла стекло, от воплей разбаливалась голова, а она и без того отказывалась работать, так оглушило случившееся. В собственное оправдание могу сказать, что я даже не подумала – вот, так я и не узнаю, что же произошло. Нет, меня целиком и полностью оглушило сознание собственной вины за гибель ни в чем не повинного человека. Действительно просто рок какой-то… Потом пробилась все-таки в голову капелька здравого смысла, вспомнила двух санитаров с носилками, как они бежали к машине «скорой», как та рванула с места и помчалась, завывая. Не стали бы они так торопиться, если бы везли труп. Видимо, в ксендзе еще теплилась жизнь, может, есть шансы на то, что удастся его спасти. И вот еще полицейские… Езус-Мария, если они меня тут прихватят, не удастся выкрутиться. Ведь если бы даже письмо Елены я прочла уже после того допроса в управлении, я просто обязана была туда позвонить, передать вещественное доказательство, а не приставать к ксендзу!…
Затаившись, я тихо сидела до тех пор, пока не уехала полиция, пока народ не стал расходиться из костела после мессы. И только когда никого не осталось, опять решилась заехать во двор костела. У входа беседовали два ксендза, похоже, один из них пробощ. Вышла из машины и, отчаянно хромая, дрожа всем телом от волнения, потащилась к ним.
– Простите, ведь вы ксендз пробощ? – обратилась я к старшему из священнослужителей. – Теперь я уже совсем не знаю, что делать. Боюсь, это из-за меня стреляли в ксендза викария, и умоляю вас, ради всего святого, поговорите со мной!
Естественно, эти слова я произнесла чуть слышно, какие-то старушонки все-таки крутились поблизости и наверняка линчевали бы меня, услышь, что их обожаемого викария убили из-за меня, но пробощ не был глухим, услышал, кивнул и, вежливо взяв меня под руку, произнес:
– Пошли, дочь моя, давайте…
Я не дала ему закончить, громко вскрикнув, ибо проклятая нога угодила на неровность между плитками двора. Хорошо еще, что вместо обычного проклятия «О, к…!», я успела выкрикнуть одно «О!».