– Ты стал ясновидящим, Итайн? – осведомилась Сефрения.
– Нет, леди Сефрения, это всего лишь опыт. Подобные отсрочки присущи любым переговорам. Я сейчас в своей стихии. Мы избрали верную стратегию.
– Что нам еще надо сделать? – спросил Келтэн.
– Ничего, сэр рыцарь. Теперь их ход.
* * *
Она появилась со стороны реки, в свете дня, легко поднявшись по каменистой тропе, которая тянулась вверх по крутому склону. На ней были серое одеяние с капюшоном и простые сандалии. Черты ее лица были тамульскими, но кожа не имела золотистого цвета, присущего этой расе, и казалась не столько бледной, сколько бесцветной. В серых глазах светилась мудрость, длинные волосы были совершенно белыми, хотя на вид она казалась совсем юной девушкой.
Спархок и его друзья молча смотрели, как она поднимается по склону холма в теплом сиянии солнца. Она прошла по лужайке, где паслись кони. Чэль, белая кроткая кобылка Сефрении, с любопытством подошла к бесцветной женщине, и незнакомка ласково коснулась ее носа узкой маленькой ладонью.
– Дальше идти не стоит, – окликнул ее Вэнион. – Что тебе нужно?
– Я – Ксанетия, – ответила женщина. Голос у нее был мягкий, негромкий, но и в нем ощущалось то гулкое эхо, которое свидетельствовало о ее принадлежности к дэльфам. – Мне назначено быть вашим залогом, лорд Вэнион.
– Ты знаешь меня?
– Мы ведаем тебя, лорд Вэнион, – так же, как и всех твоих спутников. Вы не желаете идти в Дэльфиус, ибо опасаетесь, что мы причиним вам зло. Моя жизнь послужит залогом нашего доброжелательства.
– Не слушай ее, Вэнион, – жестко проговорила Сефрения.
– Ужели ты боишься, о жрица? – спокойно спросила Ксанетия. – Богиня твоя не разделяет твоего страха. Ныне вижу я, что это твоя ненависть не дает свершиться тому, чему свершиться суждено, и посему в твои руки отдаю я свою жизнь, дабы совершила ты с нею то, что пожелаешь. Ежели должна ты предать меня смерти и тем избыть ненависть свою – что ж, так тому и быть.
Лицо Сефрении залила смертельная бледность.
– Ты знаешь, Ксанетия, что я не сделаю этого.
– Так вложи губительное оружие в чужие руки. Так сможешь ты велением казнить меня, но не запятнать рук своих кровью. Не таков ли обычай твоего племени, стирик? Ты останешься неоскверненной, и ненависть твоя будет утолена. Чистой предстанешь ты пред своей Богиней и объявишь, что невиновна, ибо винить тебя будет не в чем. Кровь моя пребудет на руках эленийцев, а эленийские души дешевы, не так ли? – Она вынула из-под плаща каменный, сверкнувший, точно драгоценность, кинжал. – Сие орудие смерти моей, Сефрения, – сказала она. – Клинок вырезан из обсидиана, а посему не загрязнишь ты руки свои и душу свою прикосновением к мерзкому железу, когда прольешь мою кровь. – Голос Ксанетии был мягок, но слова вонзались в Сефрению, точно острые стальные шипы.