– А вы-то кто будете? – спросил сержант.
– Я – Медоуз, из архива. Он работает у меня.– Медоуз старался через плечо сержанта заглянуть в список, но часовой прижал листок к животу.– Он, видите ли, болел. Я хотел выяснить…
– А почему же он числится по первому этажу?
– У него там кабинет. Он занимает две должности на двух разных участках. У меня и на первом этаже.
– Нету,– снова сказал сержант, заглянув в список.
Стайка машинисток в мини-юбках, укороченных до предела, дозволенного супругой посла, вспорхнула мимо них по лестнице.
Медоуз не двигался с места, асе еще не до конца убежденный.
– Вы хотите сказать, что он не входил в посольство? – спросил он, явно надеясь услышать обратное.
– Именно так. Нету его. Он не проходил. В посольстве его нет. Ясно?
Они вошли вслед за машинистками в холл. Корк взял Медоуза под руку и отвел в сторону, в тень решетки, преграждающей вход в подвал.
– Что случилось, Артур? Что с вами такое? Дело не в одних пропавших папках, верно? Что вас грызет?
– Ничего меня не грызет.
– Тогда что это за разговор, будто Лео болен? Он же не болел ни разу в жизни.
Медоуз не ответил.
– Что такое задумал Лео? – подозрительно спросил Корк.
– Ничего.
Тогда почему вы о нем справлялись! Не мог же он тоже потеряться. Вот уже двадцать лет его не могут потерять, как ни стараются.
Корк почувствовал, что Медоуз колеблется: готов что-то открыть и все же вынужден воздержаться.
– Вы не можете отвечать за Лео. Никто не может за него отвечать. Нельзя быть всеобщим отцом, Артур. Возможно, он где-то шляется и спекулирует талонами на бензин…
Медоуз обрушился на него, не дав ему докончить фразу.
– Не смейте так говорить, слышите, не смейте. Лео вовсе не такой. Да и о других так говорить непорядочно. Спекулирует талонами на бензин! И все потому лишь, что
он – человек временный.
Выражение лица Корка, поднимавшегося на первый этаж по широкой лестнице на безопасном расстоянии от Медоуза, говорило само за себя: если таким делают человека годы, то отставка в шестьдесят – это ничуть не рано. Он-то, Корк, уйдет в отставку по-иному. Он мечтает – кто не мечтает? – уехать от всего этого на какой-нибудь греческий остров. Может быть, на Крит. Не исключено, что удастся открутиться к сорока, если дело с подшипниками выгорит. Ну, уж в крайнем случае – к сорока пяти.
Сразу за архивом по коридору находится шифровальная, а за ней – маленький светлый кабинет Питера де Лилла. Аппарат советников – не более как политический отдел. Работающие здесь молодые люди принадлежат к элите. И если где-то может стать реальностью весьма распространенная мечта о блестящей карьере британского дипломата, то именно здесь. Причем ближе всех к осуществлению этой мечты – Питер де Лилл. Элегантный, стройный, гибкий, он был весьма недурен собой и упорно оставался молодым, хоть и перешагнул уже за четвертый десяток и так медленно двигался, что, казалось, вот-вот заснет. Эта его медлительность была не наигранной, а просто обманчивой. Две мировые войны и последовавшие за ними узкосемейные, но трагические события изрядно обкорнали фамильное дерево де Лиллов: брат погиб в автомобильной катастрофе, дядя покончил с собой, еще один брат утонул, отдыхая в Пензансе. Так постепенно де Лилл аккумулировал в себе всю энергию и все обязанности человека, которому чудом удалось выжить. Все его движения будто говорили: лучше бы вовсе не служить, но раз уж так случилось, приходится носить мундир.