Разговоры беженцев (Брехт) - страница 2

Высокий. Я хочу сказать, что равновесие восстановлено. Они могут не бояться сопоставлений и, стоя бок о бок, кричат на весь мир, что каждый из них обоих не мог бы найти себе более верного друга и что их встречи протекают в обстановке полного взаимопонимания. Другое дело, если бы, например, кофе был кофе и только пиво, стало бы непохожим на пиво; все могли бы сказать, что пиво - дрянь, а что бы тогда было? Но я отвлек вас от вашей темы, вы говорили о паспорте.

Коренастый. Не такая уж это увлекательная тема, чтобы мне не хотелось с ней расставаться. Я только удивляюсь, что они именно сейчас занялись такой тщательной инвентаризацией и регистрацией людей, как будто они боятся, что кто-нибудь вдруг потеряется; в других отношениях они ведут себя совсем не так. Но им, видите ли, вдруг понадобилось совершенно точно знать, что ты это ты, а не кто-нибудь другой; будто не все равно, кого они уморят голодом.

Высокий и полный (поднялся, поклонился). Циффель, физик.

Коренастый (видимо, раздумывал, следует ли ему тоже встать, однако проявил выдержку, остался сидеть и пробурчал). Зовите меня Калле, этого достаточно.

Циффель (сел и, прежде чем снова заговорить, с явным неудовольствием затянулся сигарой, по поводу которой уже высказал несколько критических замечаний). Забота о человеке в последние годы очень возросла, особенно во вновь возникших государственных формациях. Это вам не то, что прежде, - о людях заботится государство. Великие личности, которые вдруг объявились в разных концах Европы, питают большой интерес к людям. Народу им надо много, на них людей не напасешься. Сначала все ломали голову, почему фюрер собирает жителей с окраин страны и перевозит их в центр Германии. Только теперь, во время войны, это стало понятно: расход в людях у него немалый, вот ему и нужна целая прорва. Теперь насчет паспортов: они существуют главным образом для порядка. В такое время порядок абсолютно необходим. Допустим, что мы с вами разгуливаем свободно без удостоверений личности и нас нельзя найти, чтобы отсюда спровадить. Разве это порядок? Вот вы говорили о хирурге. Хирургия процветает лишь потому, что хирург точно знает, где у человека что расположено, например слепая кишка. Если бы она без ведома хирурга могла перебраться в голову или там в колено, ее резекция представила бы известные трудности. Это вам подтвердит каждый, кто любит порядок.

Калле. Самым заядлым любителем порядка, какого я только встречал, был некий Шифингер в лагере Дахау, эсэсовец. О нем рассказывали, что своей любовнице он позволяет вилять задом только в субботу, да и то только вечером. Он не терпел даже, когда это получалось у нее случайно. В ресторане она не смела ставить бутылку лимонада мокрым донышком на стол. Когда он хлестал нас плеткой, он работал с такой филигранной точностью, что рубцы, ложившиеся нам на спину, были строго определенной ширины, хоть миллиметровой линейкой проверяй. Любовь к порядку была у него в крови, и он предпочел бы вовсе нас не пороть, чем пороть как попало.