Более всего Натаниэль опасался чего-либо подобного. Разъяренные нападением солдаты схватились за мечи, несколько из них сразу кинулись на защиту своего товарища. Тем временем Томас, стоявший спиной к этой сцене, продолжал настойчиво доказывать что-то тем двум мушкетерам. Похоже, те расценили его слова как злонамеренное препятствование властям: один из них грубо, с силой оттолкнул молодого аптекаря. Томас отшатнулся назад, взмахнув руками (словно посылал проклятие), и солдаты без всяких дальнейших разговоров сбили его с ног прикладами мушкетов.
Вскрикнув, Натаниэль бросился в заросли. Шипы дрока царапали его лицо и руки. На бегу он услышал топот солдат на той стороне холма и стал ломиться сквозь кустарник еще отчаянней. Когда до выхода на открытую равнину было уже совсем немного, он остановился, перевел дыхание и лишь сейчас почувствовал сильный запах дыма и понял, что он означает.
Солдаты жгли хижины.
Надежда спасти свои вещи оставила его. Рисунки, изображавшие жизнь и труд диггеров, неотправленные письма к брату, в которых он описывал общину, — все это пропало. Свидетельств тому, как он пытался обрести новую жизнь, у него больше не было.
Натаниэль выбрался из зарослей. Судя по доносившимся с другой стороны холма звукам, стычка солдат с диггерами становилась все ожесточенней. Натаниэль бросился бежать на север, подальше от всего этого. Он был перепуган и понимал это. В голове крутились четыре слова — Итогmortisconturbatme63, — и он бежал сквозь спутанный вереск, непрерывно повторяя про себя эти слова. Дважды он падал, запутавшись ногой в сплетении вересковых ветвей. Упав во второй раз, он не стал подниматься. Притаившись точно птица, он вслушивался в доносящиеся крики женщин и ржание коней. Перед глазами снова встала сцена: Томас, падающий под ударом прикладов. Но и гнев на солдат, и боль за друга не смогли вытеснить страх. Напрасно, все напрасно. Дрожа всем телом, он пополз на четвереньках. Трус, подумал он о себе. Трус, передвигающийся по-животному, ползущий в поисках хоть какого-нибудь укрытия.
Каким же тщеславным и легкомысленным глупцом он был! Он отправился сюда, поддавшись порыву чувств, когда оказалось, что отец почти ничего не оставил ему в наследство. И все это время гнал прочь мысли о завтрашнем дне. Высокомерное раздражение и обида притупили его природное чутье, и лишь сейчас он понял, что жизнь в общине, среди диггеров, может стать для него позорным клеймом на всю жизнь. И не только для него, для всей его семьи.
А как же занятия искусством? Как же ему теперь быть? Он попытался рассуждать взвешенно и здраво. Когда он уезжал, среди его лондонских знакомых никому не было дела до того, куда он направлялся, тем более кругом царили такие беспорядки. Да — в Лондон. Там его не найдут.