— Мы все прекрасно понимаем, — сказал Ламприер. Однако Септимус не разделял его чувств.
— Чума вас понимает! — воскликнул он, но в ту же самую минуту неслышные до того обитатели дальней комнаты внезапно обнаружили свое присутствие.
— Вы — мерзкий негодяй! Вы — вор! Будьте вы прокляты! — выкрикивал разъяренный женский голос, а затем послышались громкие шлепки, будто кого-то били. — Чудовище! Я выколочу из вас правду!
Из-за двери слышался также и мужской голос, который сначала звучал в примирительном тоне, но затем внезапно переменился: видимо, женщина от слов перешла к делу и начала действием осуществлять свои угрозы.
— Пеппард! Бам-м!
— Пеппард, сюда… ой! Пеппард!
Пеппард уже бежал. Он распахнул дверь, и за ней обнаружилась женщина лет пятидесяти, которая одной рукой держала попавшего в переплет поверенного за воротник, а другой рукой била его по голове туфлей, снятой с ноги. Ее шляпка сползла набок, лицо пылало. Застигнутая врасплох за столь малопочтенным занятием, леди застыла на месте. Септимус следил за происходящим с холодным интересом, на лице его читалось убеждение, что этот нелепый фарс был еще самым меньшим из всего, чем Скьюер мог бы скрасить им ожидание. Наконец Септимус распорядился сам. Он подошел к женщине, которая все еще трясла туфлей над головой своей жертвы, явно не зная, на что решиться: утешить себя еще одним-двумя ударами или воздержаться и сохранить остатки достоинства. Ламприеру почему-то вдруг захотелось, чтобы она ударила поверенного еще хоть раз.
— Мадам? — Септимус самым вежливым образом предложил женщине руку, которую та приняла, и они направились к дверям. Все еще обутая только в одну туфлю, она прошла через комнату неровной походкой. Интуитивно почувствовав, что напомнить женщине о только что совершенном ею акте насилия — значит, возможно, спровоцировать ее на новый, Ламприер учтиво поднялся, когда она проходила мимо него. Она остановилась и повернулась к молодому человеку. Голос ее был спокойным, хотя глаза еще сверкали.
— Благодарю вас, сэр, — произнесла она. — Не подумайте, что я сошла с ума. Моя голова в полном порядке. Она ясная, как стекло, а что касается того человека… — Она не стала утруждать себя даже движением пальца в его сторону. — … так он лжец и вор, продавшийся негодяям еще худшим, чем он сам. Всего вам доброго, сэр.
Сказав это, она надела наконец вторую туфлю, открыла дверь и покинула контору. Они слушали, как она спускается по лестнице, пока ее шаги не растворились вдалеке.
Поверенный, казалось, не очень пострадал в перепалке и вел себя как ни в чем не бывало. Худой человек с острым, цепким взглядом; яркий румянец на щеках, который, впрочем, совершенно не шел ему, уже сменился более подобающей бледностью. Он стоял, потирая бровь, Пеппард приводил кабинет своего патрона в порядок. Толстые папки с делами были разбросаны по полу, стул лежал кверху ножками.