Он был действительно напуган – это видел Платонов. Но чем помочь-то ему? Попросить тюремное начальство перевести подследственного в другую камеру? А где гарантия, что и там не достанут? В другое СИЗО? Нужны серьезные обоснования, а не слова об угрозах, которые заключенный вполне мог и придумать, чтоб хоть как-то изменить свое положение. Можно, конечно, поговорить с Грязновым и попросить того, чтобы он помог перевести Грекова, скажем, в «Петры», то есть в следственный изолятор Петровки, 38. Но стоит ли овчинка выделки?
Так, рассуждая вслух, подвел Платонов Хмыря к мысли о том, что забота следствия об охране его грешной жизни может быть осуществлена лишь в обмен на полнейшее признание. Без всяких «если» и «может быть». Без встречных условий и оговорок. Вот в этом случае, так сказать в порядке исключения, можно попробовать помочь Семену Грекову на какое-то время «затеряться» для тех, кто поставил на нем крест.
Предложение было жестким, и Хмырь его понял. Он и сам уже видел, что иного выхода у него просто нет. Да, кстати, вполне может статься, что Босой – это туфта, а маляву как раз и получил Ленчик, чтобы передать кому-то в их же камере. А сказал он об этом Хмырю, чтоб тот мучился, не спал, подозревал каждого и в конце концов сорвался, сам сел на перо. Такие суки, как Ленчик, особенно любят мучить и издеваться над другими, потому и идут в сутенеры: баба-то – она слабее, ее пригнуть, заставить исполнить любой твой номер – сущая потеха. Вот он и…
И это последнее соображение все решило для Хмыря. Он сказал следователю Платонову, что готов дать самые что ни на есть чистосердечные показания относительно Синего, да и тех братков, которые участвовали в разборке с Силиным…
Ну а Платонов, не желавший, чтобы Греков был слушателем во время разговора с Грязновым, позвал охранника, предупредил о том, что выйдет на десяток минут и, оставив Хмырю пачку сигарет со спичками, ушел в незанятый соседний кабинет, набрал по мобильному телефону номер Грязнова и изложил кратко суть ситуации.
Вячеслав Иванович, который, как понял Платонов, все еще находился в Генеральной прокуратуре, тоже попросил минутку подождать, а затем сказал, что они с Турецким немедленно займутся этим вопросом. Прощаясь, Грязнов заметил, что теперь уж Платон Петрович просто обязан выжать из Хмыря всю его поганую душу. А в камеру его возвращать уже не надо, пусть сразу после допроса везут на Петровку.
– У вас имеются какие-нибудь вещи в камере? – спросил Платонов, вернувшись в следственный кабинет.
– А чего? – не понял Хмырь.