И потом, если было все-таки убийство, то Рогожин все равно не мог бы не догадываться, что ему угрожают. Что жизнь его на волоске. А это не могло не отразиться и на его настроении, поведении.
Но Нина Васильевна ничего подобного не замечала. Сложность для нее еще заключалась в том, что Вадим редко приезжал на дачу, а она сама также нечасто, лишь в исключительных случаях, выбиралась в Москву. Девочку одну ведь не оставишь. Река рядом, не дай Бог, беда случится! А старики соседи – от них-то какая помощь? Вот поэтому ничего конкретного на задаваемые адвокатом вопросы ответить и не могла.
Затем перешли к его службе. Что она знала о ней? Да ничего такого, что могло бы представить хоть какой-то интерес. В последнее время часто ездил в командировки. Вот и опять собирался, но так и не успел.
О сослуживцах? Больше слышала, чем видела. Вадим не любил приглашать к себе коллег. Скрытный был человек. О работе старался не рассказывать.
О каких– нибудь женщинах? Нина Васильевна сделала удивленное лицо. Вот о них вообще никогда речи не заходило. Вадим был однолюб. За чужими юбками не ухлестывал. И подозревать его в чем-то по этому поводу даже и причины не было. Дочку любил.
Она или действительно ничего не знает и даже не догадывается, или великолепно играет свою роль верной жены, ну а теперь, разумеется, вдовы.
Знает ли она, что защита ее интересов перед руководством ФСБ будет стоить недешево? Этот вопрос Гордеев задал неожиданно и в лоб. Но Нина Васильевна не смутилась. Да, она знает, ей говорил об этом Евгений Сергеевич Осетров, который работал вместе с мужем. Он сказал, что средства на адвоката соберут те люди, с которыми Вадим находился в контакте. И они совсем необязательно должны работать в ФСБ. Но лично ее, Нину Васильевну, этот вопрос абсолютно не будет волновать. Почему? Он не ответил. Просто сказал – и все. Для сведения. Она не знает, возможно, эти люди из тех, кому Вадим при жизни успел сделать добро. Которые ему чем-нибудь по-человечески обязаны. Не все ведь живут как волки! Остались и нормальные люди, нормальные отношения. Далеко не все сумела – или успела загубить в людях эта демократия, где каждый исключительно сам за себя. У Нины Васильевны, оказывается, была на этот счет своя твердая точка зрения. Нет, она не настаивает, возможно, кто-то думает иначе, его дело. И эта ее безапелляционность, как скоро понял Гордеев, проистекает от ее профессии: видимо, учитель только таким и должен быть – сказал, как отрезал.
Поняв наконец, что большего от вдовы ему не добиться, Гордеев продиктовал Нине Васильевне, как надо составить заявление. Потом принес бланк соглашения, заполнил его, осведомился, может ли она сегодня же внести в кассу аванс. Она ответила, что деньги при ней. Спросила: хватит ли пока пяти тысяч рублей? Гордеев ответил, что вполне достаточно. То есть с формальностями покончили быстро.