Боря с родителями мысленно согласился. Ему никогда не читали книг, не рассказывали сказок, игрушки покупали раз в год на день рождения. За семь лет жизни Боря один раз побывал в центре Москвы на Красной площади, когда приезжала мамина сестра со своим сыном, Борькиным двоюродным братом. Посещение Мавзолея запомнилось долгим и нудным стоянием в очереди, лысый Ленин под стеклом никакого трепета не вызвал. Поразила брусчатка на площади — надо же! Вместо асфальта приволокли кучу кирпичей и друг к дружке уложили. Зачем? Делать идиотам было нечего!
Родители считали своим долгом кормить и одевать сына. Как бывает по-другому, Боря не представлял. Единственное, чего он хотел от родителей, — чтобы меньше пили.
Пили они ежедневно: по будням просто напивались, в выходные надирались до поросячьего визга. А что еще было делать? Приходили с работы в свою-чужую постылую квартиру-общежитие. На стройке наломались физически — это не книжки в библиотеке выдавать. Садились ужинать с бутылкой. Принимали на грудь — и становилось как бы все краше и веселее. Куда им податься? Ни огорода, ни хозяйства, ни увлечения. Стремление изменить свою жизнь тоже отсутствовало. В кино идти? По телевизору лучше посмотреть. В театр? Скукотища! На концерт эстрадный, конечно, можно иногда. Чтобы хвастаться перед знакомыми: «На Леонтьева ходили. Он такой маленький! От горшка три вершка, а по телевизору незаметно». И опять-таки, по ящику концерт удобнее смотреть. Лицо артиста можно крупным планом рассмотреть, а на сцене он далеко, букашкой прыгает.
Пока ужинали-выпивали, вечер наступил. С соседями языками, а то и кулаками сцеплялись, за мировую еще принимали — пора на боковую, утром на работу рано вставать.
Соседи Горлохватовых, тетя Люба, крановщица и дядя Вася, сварщик, тоже пили. Вместе с родителями те составляли ближайший круг Бори, и ему казалось, что живут они естественной и нормальной жизнью.
Исключения, как и родители, он ненавидел. Например, по их длинному коридору общежития в двенадцать квартир находились такие, что не пили, учились, придурки, в вечерних институтах, читали книжки и ставили в коридоре горшки с цветами для красоты. Борька эти горшки пинал, как футбольные мячи. Земля рассыпалась, ее затаптывали и выносили на подошвах до лестницы. В гробу он видел красоту! А народ перессорится, кому вне очереди коридор мыть. Мать и тетя Люба правильно кричали: «Кто горшки ставил, тот пусть и грязь убирает!»
С люмпенской злобой и завистью относились они к тем, кому быстро давали квартиры. В институтах не обязательно было учиться: для крепкого малопьющего труженика и в СМУ, и в управлении, и в тресте имелись жилищные фонды. Счастливчики не парились десятки лет в очереди. Они были хорошими работниками, ценными кадрами, которые начальство стремилось удержать на производстве. Борька этого не понимал, он видел несправедливость: кому-то дают, а нам нет; они — сволочи, а мы — обиженные.