Отец был не сильно пьяный, напуган беседой с милиционером и немедленно бить сына не собирался. Сержант сказал отцу, что звонил в их районное отделение, Горлохватова там хорошо знают и плачет по нему сто первый километр. Будет над пацаном издеваться — вылетит из Москвы как пробка.
— Чего ты дуришь? — пыхтел отец с тяжелой сумкой. — Мы тебе в чем отказываем? Не кормим, не одеваем?
— Пошел ты! — сплюнул Борька.
У Лоры оказалось двухстороннее воспаление легких. В больницу к ней никого не пускали. Но Борька прорвался. Неделю разведывал путь, крутился в приемном покое. На стене висел список, из которого было понятно, что Лора в седьмой палате третьего отделения. Это на втором этаже, выяснил Борька, пробраться можно по двум лестницам, лучше — по запасной, вечером, когда студенты-практиканты толпой выкатывают. В кино он видел, что к больным приходят посетители в белых халатах. На их этаже жила буфетчица из стройтрестовской столовой. Борька украл с веревки ее постиранную белую куртку. Утонул в «маскхалате», но другого не было.
До палаты прошмыгнул без приключений. Открыл дверь, вошел и замер, сердце остановилось, и ноги окаменели.
Лора лежала на высокой кровати, волосы разметались по подушке. Совсем бледная, как простыня, худенькая — одеяло, которое ее накрывало, почти не топорщилось, будто и не было под ним ничего. В обе Лориных руки были воткнуты иголки, от которых шланги тянулись вверх, к подвешенным и перевернутым вниз горлышком бутылкам. Рядом стоял баллон, вроде газового, на столике лежала маска, как у летчиков реактивных самолетов. Кислород, догадался Борька. Ей кислорода не хватает!
— Боря! — Она открыла глаза, увидела его, слабо, но счастливо улыбнулась. — Ты пришел?
Впервые в жизни он был близок к обмороку. Голова на тяжелом теле стала легкой и кружилась, вызывая тошноту.
— Иди ко мне! — позвала Лора.
Он судорожно сглотнул набежавшую в рот слюну, шатаясь, добрел до кровати. Вытащил из кармана промасленный бумажный кулек. Лора любила халву. На деньги от школьных завтраков купил ей триста граммов.
— Ой, халва! — сморщила она радостно носик. — Спасибо! Тебя не ругали? — говорить ей было тяжело, задыхалась. — Не ругали, что мы убежали? Не били?
— Все нормально, путем! — Борька постарался говорить бодро, хотя его душили слезы.
— Садись на краешек. — Она шевельнула пальчиком, показывая на кровать. — Как хорошо, что ты пришел!
Он смотрел во все глаза на ее лицо, боясь опустить взгляд на иголки, воткнутые в вены. Какие толстые иголки! Изверги! Фашисты!
— Это еще что такое? — раздался за его спиной грозный голос.