Он осторожно открыл глаза и облегченно вздохнул: экран был пуст. Но сразу же почувствовалось, что он не один в комнате, и, скосив глаза, увидел, что через стол от него, закинув левую руку за спинку стула, сидит тот, кто только что был на экране.
- Отец! - вырвалось у Олега Петровича.
- Ну, наконец-то! - ответил тот. Только сейчас меня признал?
- Этого не может быть!
- Глазам не веришь? Протри очки-то.
- Но ты же умер!
- Раз кто-то меня помнит, стало быть, я умер не совсем.
- Догадываюсь, я заснул, ты мне снишься.
- Нет, сын, так у нас дело не пойдет. Дай мне руку.
Олег Петрович замялся.
- Давай, не бойся, я не командор и в ад тебя не утащу.
Олег Петрович почувствовал теплоту протянутой ему руки.
"Наваждение какое-то", - подумал он и, машинально подойдя к буфету, достал вторую рюмку. Оборачиваясь к столу, он все еще ожидал, что за столом никого не окажется, но отец был там.
- А я уж подумал, не запустишь ли ты и в меня бутылкой.
- Олег Петрович чуть не поперхнулся.
- Откуда ты знаешь?
- Мне много чего известно. Я знаю, как ты жил, знаю, что нередко было тебе тяжко, что и сейчас не очень-то легко. Я знаю и то, что когда тебе было очень плохо, ты не кривил душой, не шел на сделки с совестью. Да, постарел ты, сынок. И волосенки поседели, и морщинки прорезались.
- Зато ты выглядишь таким, каким и был.
- Так я же не старею! Постой, ведь ты теперь стал старше меня! На сколько это? Эге, чуть не на десять лет, на тебя теперь мне и прикрикнуть-то вроде неловко.
Отец вынул из кармана пиджака пачку папирос, выщелкнул одну и швырнул пачку на стол.
- "Пушки!" - умилился сын. - Сколько лет прошло с тех пор, как их перестали выпускать. - И я могу закурить?
- Кури, конечно, не взорвется. И приходи в себя, а то можно подумать, что ты и не рад мне. Нет, не упрекаю, знаю, что ты и раньше был сдержанным, для мужского разговора так даже лучше.
- Отец, да я всю жизнь старался быть похожим на тебя!
- Где уж там! Старался походить - да, но не скажу, что это тебе всегда удавалось. Ты всю жизнь скулил и елозил, и всегда тебя грызла зависть. Я не осуждаю. Зависть - чувство человеческое, законное. У коровы, например, ее нет. Зависть может двигать человека на большие свершения, и тогда она перерастает в гордость. А иногда и в зазнайство. Тебя не двигала, у тебя не переросла, тебя она только грызла...
- Да и на что тебе жаловаться? - продолжал отец после некоторого раздумья. - Голодным по-настоящему ты не был, крыши над головой тебя не лишали, и семья при тебе была. Ты обижаешься, что тебя в аспирантуру не пропустили из-за того, что в оккупации был, затирали по службе, не дали ни чинов, ни орденов? Эко горе-то! Да если бы не томился ты своим недовольством, может быть, достиг бы большего: А ты все обижался да переживал. Не на то годы потратил, сын.