— Рассвет вставал, нам уступая место; закат краснел, стыдясь за наш рассвет, — прозвучало позади Инги.
Она не обернулась.
Неслышно подошедший Бредун встал рядом, звучно хрустнул пальцами и принялся энергично двигать костлявыми плечами, как человек, только что закончивший тяжелую работу.
— Ушли они, — бросил он, отвечая на невысказанный Ингин вопрос. — Тут им не постоялый двор — поговорили и разбежались кто куда... И я сейчас пойду. Дел невпроворот, а я все свободное время на тебя трачу. Нет чтоб отоспаться или книжку почитать... литра на три, с картинками...
Инга не вслушивалась в бурчание Бредуна. Она уже начала привыкать к его манере вести беседу — надо заметить, весьма своеобразной манере — и теперь вновь погрузилась в свои размышления, давая Бредуну возможность выговориться и получить полное удовольствие от собственного остроумия.
— Ты знаешь, Бредун, я тут думала... — начала было Инга и замолчала, ожидая очередного укола, вроде «Думала? Представляю, как тебе это было трудно!..»
Нет, укола не последовало.
— Я тут думала, — уже уверенней повторила Инга, — и, в общем, ничего интересного не надумала. Понимаешь, я раньше жила, как по проспекту шла, где на каждом углу — светофор. Все ясно, все гладко и укатано... Сперва короткие платьица, потом — брючные костюмы и косметика; школа, институт, Анджей, семья, Талька... мне это даже нравилось. И вдруг сошла с проспекта, свернула в переулок — ни мужа, ни сына, темные незнакомые рожи в пыльных окнах, и на каждом шагу выбор: «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — себя потеряешь...» И все, чего не может быть — есть.
— Ты мужу в глаза часто заглядывала? — неожиданно спросил Бредун.
— Ну конечно, — машинально ответила Инга, осеклась и зачем-то стала постукивать пальцем по плетню. — То есть не очень...
— А сыну?
Инга не ответила.
— Слепая ты, — подытожил Бредун. — Не обижайся, я не со зла... Смотришь, а не видишь. Иному тощенькому горожанину сквозь очки в глаза заглянешь — если уметь смотреть, конечно — а там флаги на ветру бьются, герольды трубят, и он сам стоит в золоченных доспехах, и рука на копье не дрожит... Или сидит пожилая библиотекарша за письменным столом, а под ресницами у нее — скалы Брокена, Вальпургиева ночь, и копыто Большого Рогача, к которому она припадает, пьяна от страсти!.. За каждым человеком — миры и судьбы, просто надо уметь смотреть и чаще сворачивать с освещенного проспекта в темные переулки.
— Как вы? — тихо спросила Инга. — Как Неприкаянные?
— Нет, не как мы. Как Черчек. Как Вила его покойная. Или Иоганна. Йорис, наконец, хотя он больше по помойкам... ну да ладно. А мы, Неприкаянные, мы ведь не смотрим, мы идем — туда, за грань между возможным и невозможным. Собственно, мы и есть — возможность невозможного. Вот скажи мне на милость, возможно ли, чтобы Бакс этот ваш с того света возвращался?