Это «но» включало в себя многое. Косой крест над могилой сумасшедшей старухи, мою захлебывающуюся ярость, факел в руках бесплотного палача, глаза Бакса на вокзале... Я не знал, зачем я иду, но за чем-то я шел наверняка.
Иначе до конца дней своих я буду видеть паутину, бояться паука и радоваться тому, что я не муха, или хотя бы не ближайшая на очереди муха. Радоваться, захлебываясь сырым и липким туманом.
И напиваться перед сном. Чтобы не слышать срывающийся крик моего сына:
— Папа, да сделай хоть что-нибудь!..
Я собирался сделать хоть что-нибудь.
...Ветер, как игривый котенок, трепал струйки дыма над кирпичными трубами, два молодых парня помогали беременной женщине тащить тазы с мокрым бельем, три тощие козы глодали всякую дрянь, временами косясь на расслабленного козла с мордой арабского шейха; и вообще, хутор выглядел обжитым и благоустроенным.
— Смотри, — толкнул меня локтем Бакс, и я увидел лохматого детину, заново крывшего крышу уже знакомого нам флигеля. В зубах у детины были зажаты гвозди, и новоявленный кровельщик уставился на нас так, словно полдня мечтал эти гвозди проглотить, а наш приход нарушил все его планы.
У входа во флигель на крылечке сидел унылый и весьма пожилой фермер с патриархальной бородищей и приводил в порядок какую-то мешанину невероятных ремней и пряжек. Где- то я уже видел эту бороду... да нет, не может быть...
Я глядел на эти ремни, вспоминал, как пишется слово «чресседельник», и понимал, что говорить не о чем.
Абсолютно не о чем.
— Пошли отсюда, Бакс, — сказал я.
Он кивнул.
Талька выпустил мою руку и решительным шагом направился к фермеру. Тот поднял голову и воззрился на приближающегося мальчишку. Глаза фермера бегали, моргали, хмурились — словно им, выцветшим заплывшим глазкам, ужасно не хотелось глядеть на пацана в шортах и голубой футболке. Они даже слезились, эти странные глаза...
Глазам не хотелось, а хозяин их заставлял. Впервые я почувствовал, что значит на самом деле «глаза б мои тебя не видели».
— Ганцю! — неожиданно заорал фермер хриплым басом. — Ганцю, иди сюда! Живо!..
Беременная женщина перестала вешать белье и вперевалочку подошла к крикуну. Подошла, глянула на Тальку, на бородатого (мужа? отца?) и быстро опустила взгляд. Я только успел заметить искорку суеверного страха, вспыхнувшего в холодной золе ее серых глаз.
— Ну что? — на полном серьезе спросил фермер, обращаясь к Тальке. — Родит?
— Родит, — так же серьезно ответил мой сын. — К ноябрю родит.
— Кого?
— Девочку.
— Как назвать?
— Сами знаете как...
Фермер резко встал. Уронил свою упряжь. Сунул пальцы за опояску. Переступил с ноги на ногу. Снова сел. Закашлялся.