И слабым синим огнем засветился нож-проводник, откликаясь этим мыслям, откликаясь тому, другому, который... Инга разглядела, что нож стал длиннее, раза в три-четыре, лезвие слегка изогнулось, отсвечивая призрачной голубизной; и пришли слова. Пришли издалека, из немыслимого далека, но это были единственно возможные слова, гордые и простые.
«Оружие. Брат Скользящего в сумерках. Спутник Танцующего с Молнией.»
И лес замер в испуге.
Инга стояла, переводя дыхание, на крохотной поляне в самой сердцевине чащи — а легконогий человек внутри нее еще бежал, в упоении нежданного мига свободы, но вот и он замедлил шаг, вздохнул, опустил клинок синей стали и...
И исчез.
Инга была одна. Была — собой.
— ...На пяти тропинок встречу, где ветвей сухие руки молча корчатся... — прошелестело в вершинах сосен, хотя никакого ветра и в помине не было — и серая тень скользнула мимо Инги, пересекая поляну.
«Собака», — отстраненно подумала Инга.
— Волк, — рассмеялись сосны, роняя желтые иглы, — волк...
Волк, прихрамывая, трусил неторопливой рысцой, чуть подволакивая заднюю лапу; он в самом деле напоминал побитого пса, взъерошенная шерсть стояла дыбом и кое-где свалялась комками, неопрятными и грязными. У дальних кустов он на миг обернулся, изогнувшись всем телом, и глаза волка отразили слабое свечение ножа — который стал прежних размеров и почти угас.
Еще мгновение — и Инга снова осталась в одиночестве, даже не успев удивиться своему обострившемуся ночному зрению.
«Наш лохмач — мужик завидный, — донесся откуда-то насмешливый голос Иоганны, — то есть раньше был... А сейчас спортили красавца. Ты, баба, троих пропусти, пятого не дожидайся, иди за четвертым...»
«Первый?» — одним вздохом спросила Инга.
Тишина. И легкий свист, складывающийся в тягучую, заунывную мелодию.
Напротив Инги стоял ребенок. Он стоял вполоборота, пряча лицо под капюшоном длинного плаща; маленький, худой, и сердце Инги застучало неровно и часто.
— Таля... — шепнула она, шагнув чуть в сторону и заглядывая под капюшон. — Ты?..
Под капюшоном не было лица. Там вздувался гладкий лиловый пузырь с блестящей поверхностью, и сверху неровной челкой падали черные засаленные волосы. Временами пузырь шел морщинами, трескался и как бы лопался, клубясь сизой мглой; из этого тумана проступали части совершенно разных лиц — орлиный нос с нервными ноздрями, чувственные губки бантиком, выпученные глаза под длинными женскими ресницами, усы щеточкой...
И вновь все сливалось в одно целое и застывало неестественно гладким яйцом.
Безликое Дитя молча отвернулось, свист внезапно усилился, теряя мелодичность — и Инга не успела уловить того бесконечно малого отрезка времени, когда Безликое Дитя покинуло поляну.