Шея заныла, а конь, как почуял, перешел на шаг, начал срывать вдоль дороги верхушки трав.
Этой ночью удалось увидеть настоящий сон. Я летал, едва не рвал об острые края звезд плащ, из космоса тянуло нестерпимым холодом, а когда метнул ся к земле, оттуда навстречу очень быстро вырос странный приземистый замок, очень широкий, но приплюснутый. Мне почудилось: весь замок под землей, а над поверхностью только один этаж, как купол противотанкового дота.
Я долго искал щель, летал поверху и едва не пытался подрыться, как прячущая кость собака, пока, на конец, не заметил ставни, подогнанные настолько, что сливались с каменной стеной.
Подземный зал оказался огромен, как станция метро. В самом центре – круглый стол, сверху я его принял было за орнамент в мозаичном полу. Там что-то светилось, вроде горела свеча, но вокруг стола ни единого стула, кресла или хотя б колченогой табуретки.
Женщина с черными распущенными волосами, вдоль стен три фигуры в черных плащах, капюшоны надвинуты низко, лиц не рассмотреть, хотя я уже опустился почти до уровня пола.
Перед женщиной в смиренной позе тучный мужчина в железе. Рогатый шлем, панцирь с выступающими во все стороны шипами, самому бы не наколоть руки, ноги и руки в железе. Какая-то страсть к шипам, даже на руках и ногах, башмаки с острыми металлическими остриями как спереди, так и сзади.
Женщина выглядит молодо, но эту молодость я уже видел, молодость подтяжек, золотых нитей, коррекций, пластических операций. Настоящая молодость рыхловата или угловата, а фигура этой отточена мастерами – скульпторами, а потом еще и мастерами аэробики и шейпинга.
– Властелин гневается, – процедила она с ненавистью. – Гневается! Вы не сумели задержать на моих землях всего-навсего жалкую повозку с горсткой людей!
– Там зорряне, – возразил смиренно тучный. – Каждый из них стоит десятерых моих воинов.
– Так почему же у тебя такая дрянь, а не воины?
Он поклонился ниже.
– Ваша мощь, у меня лучшие в этих краях люди! Сильнейшие и отважнейшие. Но я набираю из того, что здесь. А зорряне набирали... там.
Она разразилась проклятиями. Тучный и монахи под стеной вздрагивали и втягивали головы в плечи, как черепахи в панцири. Я слушал спокойно, в моем мире словечки, которые у Даля в нецензурных, уже в речи депутатов, членов правительств, интеллигенции. Все чаще и чаще какая-нибудь милашка, открывая хорошенький накрашенный ротик, выпускает такое, что бедные тургеневские девушки пачками падали бы в обморок.
Я облетел стол с другой стороны. На середине столешницы хрустальный шар размером с чашку для компота, прозрачный настолько, что я сперва видел только горящий внутри огонек, чистый, оранжевый, словно на кончике спички.