Всего набиралось не менее пятидесяти фунтов разной еды, от козьего чесночного сыра и до пережаренных, чтобы дольше не испортились, пирогов с куриной печенкой.
Каспар поначалу хотел от всего этого отказаться, однако вспомнил грустные глаза вечно голодного Углука и решил, что возьмет все, тем более что на шестерых пятьдесят фунтов не так много, к тому же в обязательном пайке не предусматривалось никаких разносолов. Каспар заготовил только гренки на свином жиру, галеты, тридцать фунтов солонины, немного изюму и меду, смородиновый чай, соль и по караваю свежего хлеба на солдата, чтобы не есть галеты с самого начала.
Утром Каспар поднялся до рассвета. Ночью он спал плохо, испытывая перед походом некоторое волнение, однако проснулся бодрым и готовым к любым приключениям.
Поднялась и Генриетта. Ей предстояло взять у булочника повозку со всеми запасами, которые заказал Каспар, и часа через два подвезти к коневодческому хозяйству господина Табриция. Туда же должны были доставить накладные пластины, которые Каспар заказал у кузнецов-оружейников.
– Я пошел, дорогая, – предупредил Каспар Генриетту и, поцеловав ее в щеку, добавил: – Еще увидимся.
Под «увидимся» он подразумевал короткую встречу среди суеты, когда Генриетта доставит возок с продовольствием.
– А Хуберт?
– А что Хуберт?
– Ты забыл поцеловать его.
– Но он же может проснуться и заплакать.
– Если ты не вернешься… – Голос Генриетты дрогнул. – Я даже не смогу объяснить сыну, почему ты его не поцеловал.
– Вот еще, Генриетта, о чем ты говоришь?! Я обязательно поцелую Хуберта, но я вернусь!
С выражением негодования на лице Каспар проследовал в детскую и остановился, глядя на Хуберта. Младенец видел хороший сон и улыбался. Каспар решил, что это добрый знак, не может младенец улыбаться, если его отец отправляется на верную смерть.
Наклонившись, он поцеловал Хуберта в нежную, пахнущую молоком щечку и осторожно выскользнул в коридор.
– Ну что? – спросила Генриетта.
– Спит. И улыбается.
– Береги себя, Фрай, помни, что у тебя есть семья…
– Ну конечно, душа моя, конечно. Меня хранят мои покровители. – С этими словами Каспар приложил ладонь к груди, коснувшись через одежду талисмана.
Улицы были затоплены молочным туманом, который волнами катился вдоль стен и закручивался в водовороты.
Рыночная площадь пребывала в спячке. Повсюду валялись черепки разбитых кувшинов, вздувшаяся рыба, оброненная пьяным паромщиком, и шелуха от лесных орехов.
Пройдя мимо потухших фонарей домов любви, Каспар взбежал по ступеням гостиницы и, стукнув в дверь, разбудил сонного приказчика.