После этих случаев за мною закрепилась дурная слава Становилось все труднее находить партнеров для игры, а те, что отваживались садиться со мной за стол, все время неотрывно следили за моими руками. А когда мне доводилось играть с другими виртуозами револьвера — вроде Джека Голлахера и Билли Диксона, то мне и самому даже в голову не приходило трюкачить. Чем больше узнаешь о стрелковом искусстве, тем с большим почтением относишься к тем, для кого оно стало профессией.
Траты малышки Амелии приобретали чудовищный размах. Однажды, возвратившись в отель, я обнаружил в гостиной здоровенное фортепьяно красного дерева и престарелого немца в очках и бороде, приехавшего аж из Сент-Луис, чтобы настраивать инструмент и давать девочке уроки музыки. Мне пришлось раскошелиться на все, включая билет старика, а также его комнату и трехразовое питание. Это помимо оплаты самих уроков.
Не знаю уж, каким он был профессионалом, но я так и не смог ни разу заставить его сыграть какую-нибудь мало-мальски связную пьеску, старый болван долбил одни гаммы или, вооружившись камертоном, колдовал над струнами и молоточками.
Оправившись от первого шока, вызванного общей суммой счета, я испытал законную гордость за Амелию, выказавшую столь похвальную тягу к знаниям и искусству.
Должен сразу оговориться: Амелия так никогда и не научилась играть хотя бы сносно. То, что вылетало из-под ее пальчиков, больше всего напоминало бродящую по клавишам кошку. Немец просто с ума сходил, орал, умолял, рвал в клочья свою бороду, а однажды, когда моя славная племянница после долгих упражнений в сотый раз ошиблась на одном и том же месте, расплакался, как ребенок.
Месяца через два она сказала мне:
— Дядя Джек, ты не будешь против, если я выброшу этот дурацкий гроб с музыкой? Он мне страшно надоел.
Да, теперь она говорила, как настоящая английская леди, стараясь меньше открывать рот и пропускать слова через нос. Звучало это просто потрясающе.
Разумеется, я согласился, так как желал ей только добра, и купил немцу обратный билет до Сент-Луис. Затем я нанял нескольких бездельников, которые погрузили инструмент на пароход и отправили его вслед за учителем — у меня возникло здравое желание вернуть фортепьяно в магазин, заявив, что оно меня не устраивает, и получить свои деньги назад. Однако, как это нередко случалось в те дни, проклятое суденышко ввязалось в гонку с другим пароходом, его котел взорвался, и оно выгорело до самой ватерлинии вместе с драгоценным инструментом, за который я еще оставался должен магазину 930 долларов. Вместе с ним пропали все документы и квитанции. Возмущению моих кредиторов не было предела, и я едва не угодил в тюрьму за порчу чужого имущества, однако нанятый мною адвокат сумел уладить дело полюбовно: до конца дней своих мне предстояло выплачивать по пятьдесят долларов в неделю. Это не считая двухсот долларов за услуги адвоката.